Глава 3
Почему мы уезжали?
Так что же случилось? Что сорвало с места нашу семью и тысячи и тысячи таких же как мы?
Ветер перемен? Да, конечно, мы все слишком долго сидели взаперти и вдруг двери открылись…
Когда весной открывают двери коровника и выпускают телят родившихся зимой — как они радуются! Какой простор! Какая зелёная трава! Какое синее небо! И на неокрепших ещё ножках вперед…
Где уж тут думать об оврагах, обрывах, волках и медведях…
Но всё же ветер, который подул тогда был только поводом для эмиграции. Причины были всегда, они лишь выползли на поверхность с перестройкой, как обнажаются горящие угли, когда сдувают холодную золу.
Одна из тысяч историй того времени:
Моя подруга юности — Сальвина из Баку.
По матери — армянка, по отцу, как она утверждала, — итальянка, по темпераменту — настоящая бакинка, с момента нашего знакомства, в 19** незапамятном году, успевшая «сходить замуж», она жила с мамой и дочкой в самом центре столицы Азербайджана, на улице 28 (или 26) апреля. Я часто бывал в командировках в Баку, иногда мы встречались, иногда, когда ситуация с гостиницей становилась невыносимой, я останавливался в их гостеприимном доме, в странной и запутанной квартире, с несчетным количеством незарегистрированных комнаток и чуланов, которые были больше комнат, с длинным коридором, тянущимся вдоль всей квартиры и выходящим окнами в типично бакинский внутренний дворик.
В те далекие доперестроечные годы я любил Баку. Как можно было не любить этот безалаберный и сумасшедший, весёлый, черный в пригородах и зеленый вдоль моря, роскошный и нищий кусок восточных сказок.
Я старался приезжать туда в сентябре — спадала жара, по традиции с 1-ого сентября купаться в море для настоящих бакинцев было неэтично и прекрасные пляжи Апшерона пустовали. Ласковое Каспийское море (действительно ласковое — ни медуз, почти пресная вода, песчаное дно — чем не райское место) целиком твоё… А бакинские чайханы — это стоит целой поэмы. Чай (не азербайджанский, не грузинский, а спекулянтский индийский или даже цейлонский) в заварном чайничке специально для дорогого гостя, дрожащие от малейшего прикосновения грушки «армудов», пиленый сахар, негромкая беседа, а после — ты же не какой нибудь москвич — не спрашивая сколько, оставляешь деньги с запасом на подносе… Бакинская «Крепость», там по кривым запутанным улочкам (при всем моем развитом чувстве направления — в юности одно из моих прозвищ было «Паганель» (без иронического подтекста — просто определяющее географа) — я ухитрился однажды там прочно заблудиться) кажется бродили тени Низами, Гаджибекова и всех Магомаевых. Там на ровном месте все еще ломали руки Никулин и Миронов, а с «Девичей Башни» на них укоризненно смотрел Гейдар Алиев.
Главное, чем привлекало Бакинское чумазое лицо, был неистребимый, как казалось тогда, космополитизм. Жители города откровенно гордились — «У нас тут нет разных национальностей-мациональностей, мы все — Бакинцы!».
Как быстро всё это рухнуло. Сразу вспомнили об армянах, придерживали в уме евреев и русских. Вспыхнула резня в Сумгаите.
Мы с женой приехали последний раз в Баку сразу после этих событий. Я был занят на работе — это была последняя командировка, она на балконе загорала под ласковым весенним солнышком.
Мы жили на 15 или 16 этаже в гостинице «Апшерон», на площади… не помню, как она называлась — напротив помпезного и нелепейшего дома правительства. Однажды — это был субботний или воскресный день и нам некуда было спешить, нас разбудил странный звук. В утренней тишине номера с улицы слышно было что-то вроде «Арарах» — тишина — и снова — «Арарах». Было начало 9-го утра, мы вышли на балкон, нависавший над площадью. Внизу — волновалось людское море. Мы видели только монолитную черную толпу, которая издавала этот странный шум. При каждом «Арарахе» толпа странным образом светлела и через секунду — две снова чернота заливала площадь.
Мы решили спуститься на площадь — было ли это опасно? — мы об этом не думали, уж очень интересно было узнать, что там происходит. На площади шёл митинг. Всё пространство перед правительственным зданием было запружено мужчинами среднего, боеспособного возраста в черных костюмах. С трибуны выступали властители народных умов. Я не помню их имен и честно говоря не сожалею об этом, в любом случае имя им было — шовинисты. Толпа реагировала на их зажигательные речи со страшной и зловещей слаженностью. В нужный момент вверх вздымались сжатые кулаки и обратив лицо к Аллаху люди скандировали — «Ка-ра-бах!!!» (вот причина изменения цвета толпы, белые лица смотрящие в небеса, вместо черных южных шевелюр).
Настоящие мусульманки, не вмешиваясь в дела мужчин на площади, стояли на периферии толпы. Какая-то экзальтированная девица, по виду курсистка, видимо приняв меня за немца или скандинава, на ломаном английском стала горячо объяснять мне почему они здесь собрались. Объяснять было не надо — в толпе над головами парили плакаты на которых были изображены отвратительного вида армяне и, даже не понимая азербайджанского языка, можно было прочесть: «Бей жидов… — извините, ну конечно — армян!».
Все это было до противности знакомо по Москве и по «Памяти» и мы поспешили уйти.
Мы уже знали о событиях в Сумгаите, в гостиницу к нам приходила наша бывшая сотрудница вместе с мужем — офицером. Его военная часть дислоцировалась где-то на Апшероне и он рассказывал, как российские войска восстанавливали там порядок и останавливали армянские погромы.
Нам пришлось пробыть в Баку еще несколько дней — каждый день нас будил «Арарах» на площади, а по дороге в институт, место моей командировки, я видел колонны, марширующие в направлении площади — впереди для представительства седобородые почтенные «аксакалы» неизвестно зачем спустившиеся с гор, следом чернопиджачники с криком «Карабах!!!» замыкала каждую колонну визжащая толпа женщин.
Мы видели русские танки в Баку на улицах… нет, не тех, где жили армяне, на правительственных улицах. Куда они исчезли, когда в Баку вспыхнула резня?
Дальнейшее известно — толпа идиотов и фанатиков «связанных одной целью» везде одинакова — будь то азербайджанцы в Баку, армяне в Ереване или антиглобалисты в Цюрихе или Вене.
Были, конечно и нормальные люди, они, как это случалось во все времена, спасали, прятали армян. Их было немного, но они были — зам. директора института, куда я приезжал, Алиев, большой, вальяжный, настоящий азербайджанец, прятал в своем кабинете другого зам. директора, армянина Багирянца, когда в институт ворвалась толпа, жаждущая армянской крови.
Сальвина с мамой и дочкой унесли ноги из «интернационального» Баку в самом разгаре Бакинской резни. Их спасла азербайджанская фамилия, которая Сальвине досталась в наследство от исчезнувшего мужа, но они потеряли все — квартиру, имущество, работу. Они прожили у нас в Москве первое время, потом умерла Сальвинина мама. Россия не была гостеприимна к жителям окраин великого союза, везде полыхали войны, а «Москва — не резиновая» — как сказал Сальвине кто-то из какого-то учреждения, ведавшего беженцами. Помыкавшись некоторое время, «девушки» уехали в Америку, благо армянская диаспора со всем возможным радушием приняла из, а Америка всегда была достаточно эластичной.
Уезжали от погромов азербайджанцы и армяне, от войны молдаване и абхазцы.
Уезжали из России евреи, уезжали от антисемитизма, стыдливо декорированного и откровенного, уезжали, когда надоедало доказывать, что они всё же, во-первых, жители этой страны, а уж потом… Да и в самом деле — что было еврейского к примеру в родителях моей жены? Они не знали языка, еврейские праздники были лишь детским воспоминанием, а из всей религии они наверное знали, что в синагоге, куда они не ходили, есть тора, которую читают религиозные евреи. Ну, хорошо — были фамилии — Голберги, Гриндберги, были лица, которые говорили сами за себя. Когда-то, в советские времена, их не принимали на работу, не выпускали за рубеж, но ведь это было в том «коммунистическом далеко», а шла перестройка, уже маячили свобода, равенство и братство. В чем же дело? Что гнало из страны это неспокойное племя, когда, казалось еще немного и зашагает Осип Гринштейн «… как хозяин необъятной родины своей»?
