Наконец-то Люда дождалась повестки в суд. Видно было, что она очень волнуется, отправляясь туда. Суд проходил по месту их жительства в течение трёх дней. После первого дня Люда пришла домой расстроенная. Она рассказала мне, что судья не объективен к ней, явно настроен против неё. Настроить его мог или Николай, который имеет очень хороший подход к людям, или телефонное право: кто-то из начальства района или ЛВРЗ по просьбе Николая мог позвонить судье и попросить его быть с Людой построже. На суде Люда чувствовала себя неважно ещё и потому, что я перед её уходом из дома по её просьбе дал ей для успокоения таблетку седуксена, отчего она во время суда была сонливой, во рту у неё пересохло, губы слипались, и на вопросы судьи она отвечала невпопад. Как бы там ни было, но развели их быстро, без волокиты.
Более сложным оказался вопрос с Наташей. Каждый из родителей настаивал на своём. В суд была вызвана Наташа, которой уже исполнилось 10 лет и она имела право голоса при решении своей судьбы. Она сказала в суде, что любит больше папу и хотела бы в дальнейшем жить с ним. Суд удовлетворил её желание. Я думаю, что для Люды это не было неожиданностью, поэтому она, на удивление, восприняла это довольно спокойно, хотя внешне и пыталась изобразить большое горе. Естественно, суд тут же вынес решение о том, что Люда должна платить алименты, о чём она позабыла. Явилось это неожиданным и для меня, мне было неприятно, что моя жена будет алиментщицей. Одно слово чего стоит!
Сложным оказался вопрос о разделе имущества. Николай сразу же заявил, что всё совместно нажитое имущество Люда со мной вывезла из дома. Люде пришлось доказывать обратное, для чего она представила суду двух свидетелей: шофёра, который ездил с нами в тот злополучный день, и свою соседку, которая видела всю эту катавасию и со скрипом согласилась быть свидетельницей. Суд не поверил Николаю. Судья посоветовал ему бросить заниматься чепухой и вернуть имущество домой. Две трети имущества суд присудил Николаю, одну треть — Люде. Я просил Люду не претендовать ни на что, кроме личных вещей и швейной машинки, но она была настроена агрессивно и не послушала меня. Особенно её расстроило и разозлило поведение в суде Наташи, она не могла простить ей этого. О Николае она даже и говорить не хотела, его поведение на суде было вызывающим. Она никак не ожидала, что мужчина может быть таким лживым, лукавым и мстительным.
Так закончился этот, как я его назвал, процесс жизни. Не дай Бог, чтобы он когда-либо повторился в будущем. Более постыдной, изматывающей процедуры и придумать нельзя.
Неожиданно на работу к Люде приехала Наташа. Она сказала ей, что папа разрешил ей это сделать. Люда привела её к нам домой, познакомила с мамой, показала ей всё в доме, особо акцентируя внимание Наташи на том, что в доме у нас нет ни одной вещи из их квартиры. Ее угостили вкусненьким. Мама предложила ей переехать к нам и жить с нами, на что Наташа ответила, что она должна жить с папой, она ему нужна. По дороге из дома Люда спросила Наташу:
— Нравится тебе у нас?
— Нравится, — ответила она, — ты неплохо устроилась, и бабушка у вас хорошая, но жить я буду всё же с папой.
Во время визита Наташи я был в госпитале. Узнав об этом, я тут же подумал, что этот визит организован Николаем неспроста. Он определённо готовит нам какую-то гадость.
Позднее соседки Люды передали ей, что Николай как-то сказал им:
— Пусть поживёт со свекровью и узнает, по чём фунт лиха.
Через несколько дней, не предупредив меня, Люда привезла домой всё присуждённое ей имущество: швейную машинку, старенькую ломанную радиолу, небольшой коврик, комод и старый скрипучий диван. Она всё же сделала по-своему, могла бы оставить всё это, кроме швейной машинки, дочери. Я не знал, куда девать диван, места ему в доме не было. Тогда я пошёл в расположенный рядом с нашим домом частный дом и предложил его хозяину купить диван за бесценок. Тот согласился. Мы разговорились с ним, и он неожиданно очень откровенно рассказал мне, что он в прошлом был белоказаком, воевал в армии генерал-лейтенанта Семёнова против красных. Я удивился этому, впервые в своей жизни я встретил явного бывшего врага советской власти. Я спросил старого семёновца, как ему удалось после этого выжить, избежать репрессий. Он ответил мне, что был рядовым казаком, не замешанным в громких актах против советской власти. Нужно также учесть то, что он жил всё время в Забайкалье, а ведь дальше Забайкалья высылать уже некуда. И всё же я был удивлён такой гуманности советской власти по отношению к своему явному бывшему врагу.
Свободное копирование
