Memuarist » Members » Viktor_Pushchenko » Оккупация - 5

Оккупация - 5

10.01.1942
Голочёвка, Беларусь, Беларусь

ГЛАВА 2 1942 год

Зима в этом году выдалась суровой, морозы стояли очень сильные. Наша деревня вся утопала в сугробах. Из дома по утрам иногда трудно было выбраться.

Каждая семья по-своему решала свалившиеся на неё тяжелые проблемы. Наша мать взвалила на свои хрупкие плечи все заботы о своих близких. К сожалению, здоровье у неё было неважное, оно постоянно подводило её. До войны она вёдрами на коромысле таскала из расположённого в двух километрах от нас спиртзавода брагу для скота. Делала она это в любую погоду, иногда босиком по мёрзлой земле. В результате этого она нажила себе ревматизм, у неё периодически сильно болели суставы рук и ног и она временами не могла ходить. Наша родная тётка Марья, являвшаяся в деревне главным народным целителем, лечила её, как могла. В большую деревянную бочку с тёплой водой и вениками она опускала раскалённый булыжник. Затем она сажала туда мать и накрывала её сверху, исключая голову, одеялом. После нескольких сеансов такого лечения ей становилось лучше. А в прошлый сенокос с ней случилась новая беда. На мажаре она везла сено, внезапно по дороге воз опрокинулся. Мать попыталась поднять его. В позвоночнике у неё при этом что-то хрустнуло, появилась сильная боль, С тех пор она страдала от болей в нём. Все мы гурьбой своими неумелыми руками делали ей массаж спины, а моя младшая сестра Тоня ножками топала по ней. Изо всех сил мы старались поправить здоровье нашей матери, без которой пропали бы.

Основным помощником матери во всём являлась моя старшая 11-летняя сестра Лида. Мужские обязанности по дому и в поле пытался взять на себя я, хотя это у меня, 8-летнего мальчишки, получалось плохо. Что касается моей младшей 5-летней сестры Тони, то она обычно везде мешала нам и ябедничала матери на нас с Лидой. Наши дедушка и бабушка, которым исполнилось по 72 года, совсем расклеились, дедушка постоянно лежал на печи, грел свои старые кости и временами стонал. Мы с ним иногда вели войну, обзывали его "лысый", в ответ на что он с печи бросал в нас лучину. Довольные, мы убегали к себе в комнату. Дед старался научить меня некоторым мужским делам, в частности, плести лапти. Бабушка изо всех сил помогала матери по дому.

Как хорошо, что не было у нас тогда проблем с едой. Продовольствие у нас имелось в достаточном количестве. Муку из зерна мы мололи на появившихся почти в каждом доме домашних мельницах, именуемых жерновами. Для получения крупы зерно толкли в ступе.

Трудноразрешимыми для всех в деревне оказались простые на первый взгляд бытовые проблемы, о которых мы до войны мало задумывались. Речь шла об огне, свете, мыле и соли. Запасы спичек, керосина, мыла и соли, которые люди успели в спешке сделать в начале войны, подошли к концу. Огонь все начали добывать с помощью кресала, что сделать было нелегко. Женщины в связи с этим старались сохранять тлеющие в печи угли в течение суток. По утрам они обычно перекликались друг с другом и тащили их из дома в дом. Свет в доме вечерами поддерживали с помощью лучины. У некоторых коптили лампадки, в которые заливали масло. Вместо мыла использовали щелок, сделанный из золы. Ею же пересыпали сложенное в ёмкости замоченное бельё, которое на удивление неплохо отстирывалось. Некоторые пытались варить мыло из животного жира, при этом у них получалась вонючая жидкая масса. В Костюковичах и на станции Коммунары мы меняли зерно, сало и самогон на соль. Иногда её приносили для обмена в деревню. Имела она непривлекательный землистый цвет. Было непонятно — соль это или удобрение. Вкус она имела всё же солёный.

С течением времени у населения всё острее вставал вопрос с одеждой и обувью. Наша мать начала перешивать нам отцовские брюки и рубашки. Основной обувью почти у всех были лапти. Кое- кому удавалось приобрести в Костюковичах галоши из камер и покрышек автомобильных шин. Отцовские кирзовые сапоги все мы, выходя во двор, одевали по очереди. Женщины начали изо льна прясть пряжу, устанавливать сохранившиеся у многих домашние ткацкие станки (кросны) и ткать полотно.

Сельское хозяйство у нас было по-существу натуральным. Крестьяне обеспечивали своим трудом в основном свои нужды. Между населением шёл натуральный обмен. На советские и немецкие деньги население в деревнях смотрело с недоверием.

Если крестьяне в сложившейся ситуации ещё как-то выживали, то каково было в это время городским жителям. Предприятия в городах были разрушены или не работали. Часть городского населения вынуждена была пойти на службу к новым властям. Другие подались в леса к партизанам. Некоторые переселялись в деревни — это в основном те, у кого там были родственники. Большинство ж вынуждено было заняться сельским хозяйством в городе. Там были распаханы все подходящие земли. На первых порах городские жители обменивали в деревнях имевшееся у них имущество на продовольствие. Некоторые попросту нищенствовали, ходили по деревням и выпрашивали милостыню, а кое-кто пух с голоду.

В деревне в ту пору было немало молодежи. Несмотря ни на что, она хотела веселиться, поэтому у нас в школе устраивались танцы. Играл на них на гармошке мамин земляк Шурик из деревни Гумницкая. Обычно он останавливался в нашем доме и жил у нас неделями, помогая по хозяйству. Гармонист он был прекрасный, его игра всех брала за душу.

Однажды во время танцев в школе произошло трагическое событие: был убит выстрелом в голову 16-летний парень Ларионенко Павел. Как потом выяснилось, выстрел был произведён из немецкой винтовки, которую нашли за утлом дома напротив школы. Наши полицейские провели расследование. При этом было установлено, что из деревни в эту ночь исчез один из окруженцев, прижившийся в доме у одной женщины. Последнее время они не ладили, ругались и даже дрались. Этот окруженец решил расправиться со своей сожительницей. Он выстрелил в неё через окно школы, однако промахнулся и попал в рядом стоявшего с ней невинного парня. Бросив оружие, он тут же покинул деревню и исчез бесследно.

Это была у нас первая жертва войны. На похороны убитого собралась вся деревня. Его родственники очень красиво оформили его могилу и установили на ней огромный дубовый крест, самый высокий на кладбище.

Что касается оружия, то кое у кого в деревне оно появилось. Даже мой приятель Слободчиков Павка достал где-то ленту с патронами. Часть патронов он дал мне. В саду я забивал их в пень и ударял острым мысом топора по капсюлю. При этом патрон разрывался и раздавался хлопок, похожий на выстрел. Однажды капсюль выскочил из патрона и попал мне в лоб, глубоко проникнув в кожу. С криком и плачем я прибежал домой. Мать выковырила у меня из кожи капсюль, а вдобавок выпорола меня вожжами. В память об этом происшествии у меня на лбу на всю жизнь осталась отметина. С тех пор я прекратил баловство с оружием и боеприпасами.

В деревне люди знают друг о друге почти всё, здесь трудно скрыть что-либо от посторонних глаз. Разговоры о том, что у подростков 14-и и 11-и лет Антона и Андрея Микрюковых имеется оружие, вскоре дошли до старосты и полицейских. Те решили проверить эти сведения и сделали в их доме обыск. При этом они обнаружили у них целый арсенал: 2 гранаты, винтовку и патроны к ней. Всё это было у них изъято, самих же их не стали наказывать. Однако подростки затаили обиду и грозились отомстить властям.

Надо сказать, что это была единственная действенная акция, которую провела наша местная власть за всё время оккупации. В остальном же она была безобидной. Староста вертелся между трёх огней — населением, партизанами и полицейскими, стараясь угодить всем. И это ему удавалось, человек он был разумный и по-своему мудрый. Что касается полицейских, то это были совершенно бездеятельные ребята. Единственное, что они делали — это периодически прохаживались по деревне и стреляли в воробьёв и ворон. Особенно большого мастерства в этом достиг Фёдор, который оказался настоящим снайпером. Мы, ребятишки, очень завидовали ему в этом. Сам же он буквально таял на глазах, чахотка съедала его.

24.11.2021 в 20:46