Я окончил четвёртый класс, и надо было поступать в пятый, но в нашем селе его не было. Нужно было ехать учиться в семилетку. Самая близкая к нам семилетка находилась в селе Покровское в 27 км по пути в Тюмень. Село Покровское расположено на дороге Тобольск – Тюмень и на берегу судоходной реки Туры. Туда отвезла меня сестра Оля. Нашла квартиру, записала в школу, а сама уехала домой. Грустно мне стало. Я ещё вдали от своей семьи не жил. И ни родни, ни знакомых здесь не было. Пришлось смириться. Набрался терпения и стал учиться. Эта школа называлась ШКМ (школа крестьянской молодёжи). Здесь мне предстояло учиться 3 года (5,6,и 7 классы).
Школа помещалась в большом двухэтажном красивом доме. Он был обит со всех сторон шалевкой (тонкими досками) и покрашен в зелёный цвет. Ворота с резьбой, тоже зелёные. Кругом двора завозни, амбары, конюшни, всё под одной крышей, конечно, отдельно от дома. Этот дом принадлежал графу Распутину, который всё время находился в Петербурге около царя Николая. А здесь в Покровском хозяйством руководил управляющий.
Шёл 1929 год. Зимой через Покровское в сторону Тобольска двигались странные обозы лошадиных упряжек. На розвальнях люди и вещи. Ехали старые и дети, а остальные шли сзади. Обозы шли каждый день с утра до позднего вечера. Обозы сильно охранялись солдатами. К ним не допускали местных жителей. Позже мы узнали, что это ехали крестьяне с Украины, их выслали в Сибирь. Называли их «кулаками». Хоть я был мал и глуп, и не мог всё осмыслить, но я собственными глазами видел, как тяжела была их доля. Сибирь – это не Украина. Здесь в валенках бывает холодно. А большинство проезжающих было в кожаной обуви, порой обмотанных разными тряпками. Зима этого года не баловала, стояли морозы от 30° С до 40° С. Когда мороз ослабевал, то дули сильные ветры, дороги заносило большими сугробами. Поэтому для расчистки дороги были мобилизованы местные жители.
Моя сестра Оля рассказывала, что она также была мобилизована со своими подругами. Но им приходилось не только расчищать дорогу (их участок от Ярково до деревни Щетково – 5 км), но и хоронить замёрзших. Люди умирали от холода, как мухи. И дня не проходило без похорон. Переселенцы были одеты по-разному. Многие были в демисезонном пальто, а сверху накинут платок или шаль. Обмороженных , но живых было полно. Они не умели спасаться от обморожения. Местные жители видели это, переживали, но помочь не имели права. Они только со стороны кричали:
-Трите обмороженное место снегом, трите быстрей!
Конвоиры громко матерились и кричали в ответ:
- Ну, и пусть замерзают, кулацкая сволота, меньше останется врагов народа!
Особенно трудно было малолетним и старикам. Они гибли в первую очередь. Конвоиры замёрзших сбрасывали с подвод прямо на обочину в снег, матерясь и толкая родных, которые не хотели отдавать замерзших.
-Они ещё отойдут, о-о-й лишенько, они же жить будут!
- Люди добрые, помогите, ведь живого сбрасывают! О Боже…!
Наши женщины плакали, но ничем помочь не могли. Если близко подходили к подводам, чтобы передать кусок хлеба, или какие-нибудь тёплые вещи, то конвоиры нацеливались винтовкой, а порой стреляли вверх. Куда их везли, мы не знали, но ехали они в сторону Тобольска.
