VII.
Отец мой был тогда петербургским губернатором {С 1835 по 1841 год.}, ездил летом на ревизию, а в его отсутствие я с двумя братьями Александром и Владимиром гостили один раз у старушки княгини Львовой в Лесном корпусе на даче, а в другой раз на Черной речке -- у Балиных {[Так в рукописи. В. печатном тексте: Болиных. С. Б.]} на даче.
Третье лето мы провели в Петергофе у тетушки, сестры моей матери, М. А. Крыжановской {Муж ее, Максим Константинович, был комендантом СПБ. Петропавловской крепости.} (в то время уже вдовы).
Петергоф тогда еще только отстраивался дачами, и у тетушки нашей строил архитектор, который и жил в одной из построек. Однажды я с братьями отправился к нему, и он угостил нас сигарами. Мы хотели быть большими, закурили сигары и, раскланявшись, вышли в сад. Владимир тотчас же отдал сигару Александру, который ее спрятал в карман, а я продолжал курить, но, почувствовав себя нехорошо, тоже отдал сигару брату Александру. До обеда оставалось мало времени, и мы из боязни, как бы Марья Алексеевна не узнала, что мы курили, поели цветов настурции, и пошли приготовляться к обеду во флигель, где помещались во втором этаже. Но тут голова закружилась у меня, началась рвота; я высунулся из окна и упал из него во двор, но зацепился ногами за натянутые веревки, на которых висело вымытое белье, юбки и платья тетушки. Часть веревок оборвалась, и белье упало в грязь, а все-таки веревки спасли меня от ушиба. Умывшись и одевшись, мы отправились к обеду, но бледность моя была замечена. Этот урок имел свою хорошую сторону -- я никогда больше не пробовал курить, и до сих пор не курю и плохо переношу табачный дым.
Зимою, во время больших праздников, отец брал для нас очень часто ложи в театры, и я с малых лет с большим интересом смотрел пьесы Шекспира, которые более других врезывались в мою память. По возвращении из театра, отец всегда расспрашивал меня, что я видел, и я обязан был передать ему свои впечатления. Мой старший брат Алексей перед театром объяснял нам содержание пьесы, и я с большим вниманием слушал его. Он же иногда писал пьесы для домашнего театра; и мы все с двоюродным братом Петром Курбатовым разыгрывали их в присутствии отца и некоторых знакомых. Было это в помещении губернаторского дома в Коломне. Губернаторская квартира была большая, и приходилось часто из кабинета, по приказанию отца, идти за чем-нибудь в столовую через две неосвещенные комнаты; я шел всегда с биением сердца мимо зеркал; даже днем зеркала наводили на меня какое-то странное впечатление. Днем в большой гостиной я любил смотреть на портрет дяди моего Вас. Алексеевича Перовского {Василий Алексеевич Перовский, тот самый, который делал в 1839 году неудачный поход в Хиву. См. И. Н. Захарьин (Якунин), Гр. В. А. Перовский и его зимний поход на Хиву. [Рус. Арх. 1891, I; отд. 1-й, СПБ. 1901; также в изд.: "Хива", СПБ. 1898]}, изображенного во весь рост в атаманском казачьем мундире, в степи, на его серую лошадь и казака. Портрет этот подписан К. Брюлловым.
