Большевики

БОЛЬШЕВИКИ

Странные вещи творились в доме. Квартиры разделились на враждебные лагери. Везде спорили.

У Рожновых каждый вечер собирались соседи и знакомые. Приходил дворник, сапожник Худоногай, изредка кузнец, зачастила Настасья Яковлевна.

Говорили о политике. На политике все помешались. Даже дед и бабушка ввязывались в спор. Они были за царя и за старое. Александр стоял за Временное правительство. Колька ругал всех и называл себя большевиком. Только сестра, мать и

Роман хранили нейтралитет. Сестру политика не интересовала, мать слушала всех и молчала, а Роман приглядывался и прислушивался к спорам.

-- Свобода! А на кой ляд нужна она? -- спрашивала бабушка сердито. -- Какая же это свобода, если жрать нечего?

-- Ты ничего не понимаешь, -- говорил Александр. -- Голод был бы и при царе. Корень в экономических причинах. Голод -- неизбежное наследие войны.

-- А коли так, то к чертовой матери войну, --г говорила улыбаясь Настасья Яковлевна.

-- Верно! Долой войну! -- поддерживал ее Ко-* лька. -- Большевики этого и хотят.

По вопросу о войне Колька имел солидную1 поддержку со стороны Худоногая.

-- Правильно, -- говорил Худоногай. -- Очень правильно. Ведь большевики и землю хотят крестьянам отдать?

-- Это в программе, -- заявлял Колька. --; Земля -- крестьянам, фабрики -- рабочим...

-- Вот видите, какая программа. Даже сомневаться нельзя. Это настоящая народная партия. У них и девиз, помнится мне, такой: "Не трудящийся -- не ест".

-- Золотые слова, -- говорит Настасья Яковлевна. -- Я б в макушку поцеловала того, кто сказал это...

-- Стар я, -- вздыхал Худоногай, -- а то бы прямо в большевики записался. Уж поработал бы для народа. Ну, да и так поработаю.

Худоногай стал везде говорить, что он большевик, и даже стихотворение написал, в котором говорилось, как большевики, распределив землю между крестьянами и доходы с фабрик между рабочими, стали управлять миром.

-- Большевики хотят опозорить Россию, -- кипятился Александр.

-- А мне так думается, -- вставлял негромко Худоногай, -- мне думается, что хоть разные министры-капиталисты и говорят о войне, но война уже кончилась.

-- Неправда!

-- А как же неправда, если солдаты с фронта уходят?

-- Это не солдаты, а изменники! Их большевики сманивают, но скоро мы и большевиков прижмем. Немцам мир нужен, вот для этого они и подсылают большевиков-шпионов.

-- Это вы напрасно говорите -- про шпионов, -- вставлял Худоногай. -- Меня это удивляет. Образованный человек, а верите разным сплетням, как, извините, баба. Надо разъяснять, кто такие большевики, а не болтать, что говорят другие.

-- Ну и разъясняйте.

-- Я так и делаю. Я теперь нарочно хожу по улицам и всем говорю, кто такие большевики.

***

Роман и Пеца сидят в Александровском саду. В деревянном павильоне играет духовой оркестр. Он играет какой-то веселый вальс. Под эту музыку по дорожкам, усыпанным шелухой от подсолнухов, окурками и огрызками яблок, бродят солдаты и матросы. С ними девушки в коротеньких юбочках клеш и в высоких шнурованных ботинках.

Ребята поглядывают на гуляющих, слушают Музыку и разговаривают между собой.

-- Теперь без партии нельзя, -- говорит Роман. -- Теперь каждый человек в партии. И нам надо найти свою партию.

-- Мы же социалисты, -- говорит Пеца. -- Социалисты-революционеры. Это ничего партия.

-- Дурак! Там буржуи! Большевики лучше!

-- А меньшевики?

-- Меньшевики -- это маленькая партия, ерундовая...

-- Маленькая, да удаленькая, -- язвит Пеца. -- Вон Андреяшку видел... Он прапор теперь!

И верно. Андреяшка, когда-то атаман шайки "Саламандра", появился снова во дворе в форме прапорщика, щеголеватый, с усиками.

-- Так он не меньшевик...

-- А кто?

-- Социалист...

-- Ну, это вопрос...

Роман и Пеца спорят горячо, но ни один из них не уверен в своей правоте.

-- Все-таки, по-моему, большевики -- самая лучшая партия, -- говорит Роман. -- И Колька большевик, и батька твой большевик.

Роману хочется склонить Пецу на свою сторону. Но Пеца колеблется, увиливает.

-- Давай закурим, -- говорит он, и Роман достает пачку "Зефира".

-- А кто лучше? -- спрашивает он.

-- Дай папироску, тогда скажу.

-- Нет, ты сейчас скажи.

Пеца косится на папиросы и пожимает плечами:

-- Пожалуй, большевики ничего.

Они закуривают и смотрят на компанию матросов, расположившихся на скамье против них. У матросов гармошка. Гармонист, маленький кривоногий матросик в огромном клеше, неустанно наяривает на двухрядке и подмигивает проходящим мимо девушкам.

-- Веселые ребята, -- говорит Роман. -- Матросы все большевики.

Рядом с Романом сидит пара. Пожилой хмурый мужчина с тросточкой и дама. Они другого мнения.

-- Боже мой! Это и есть большевики! -- вздыхает громко дама. -- Во что они превратили этот чудный сад!

Пеца смотрит на Романа и хихикает.

-- Пойдем отсюда, -- говорит Роман.

Они поднимаются и идут к выходу, но Пеца уже настроен критически. Он поддает ногами яблочные огрызки и рассуждает:

--Действительно... Во что сад превратили!

Они идут по Вознесенскому проспекту. На Вознесенском около булочной Филиппова огромная очередь за хлебом. У дверей, конечно, скандал. Несколько женщин оттаскивают от дверей тощего, заморенного солдата.

-- Не пускайте его! Он без очереди, бесстыжая рожа, -- галдят женщины и тянут солдата за рубаху.

Солдат упирается.

-- Я не рожа, граждане! -- кричит он. -- Нельзя оскорблять, я командированный!

-- Знаем... С фронта утек... Шкура болыыевицкая!..

-- Ничего себе партия, -- ядовито говорит Пеца. -- Знаменитая! На всех углах поминают... Шкуры!..

Роман видит, что Пеца окончательно разуверится в большевиках. Он останавливается.

-- Значит, по-твоему, шкуры?

-- А ты разве не слышал? -- смеется Пеца.

Роман поворачивается и идет прочь.

-- Да ты чего? -- кричит Пеца. -- Чего злишься?

Он бежит за Романом.

-- Чего я сказал? Подумаешь, обиделся...

-- Да, обиделся...

-- Да я так, нарочно, потрепался.

Во дворе они все-таки мирятся и прощаются снова друзьями. Роман идет домой хмурый и задумчивый. Он даже не замечает Иськи, попавшегося навстречу. Только когда Иська окликнул его, Роман поднял голову.

-- Здравствуй, -- говорит Иська, улыбаясь. Иська в потрепанной кожанке, высокий, сухой, жилистый. Настоящим рабочим стал.

Роман смотрит на него и ничего не отвечает.

-- Ты что такой? -- спрашивает Иська. -- Больной, что ли?

Но Роман опять молчит некоторое время и вдруг спрашивает:

-- А ты кто?

-- Как кто? -- смеется Иська. -- Человек, конечно.

-- А к какой партии примыкаешь?

-- Вон что! -- Иська перестает смеяться. -- Я рабочий, -- говорит он, -- а все рабочие за большевиков.

-- Значит, большевик, -- говорит Роман задумчиво и, не прощаясь, уходит домой.

Дома он с нетерпением ждет Кольку. Колька теперь занят страшно. Он поступил в полк музыкантом. Там в полку его выбрали в солдатский комитет. Колька усердно занимается комитетскими делами и часто даже ночевать остается в казарме.

Но в этот вечер Колька пришел домой. Он голоден. Мать греет ему суп, и Колька, сев за стол, жадно ест, а Роман обдумывает, как заговорить с ним. Наконец находит способ. Надо Кольку разозлить.

Роман ходит некоторое время вокруг стола, потом громко говорит:

-- Смешные эти большевики!

Колька перестает чавкать и, выпучив глаза, смотрит на Романа.

-- Это почему же смешные? -- спрашивает он, хмурясь.

-- Ругают их все...

Колька усмехается и, принимаясь снова за суп, говорит:

-- Дурак!

Но Роман не теряется.

-- А кто они такие, большевики?

-- Все рабочие и крестьяне.

-- А солдаты?

-- А солдаты разве не рабочие?

-- Значит, большевики?

-- Большевики.

-- А ты?

-- И я большевик.

-- А почему?

-- Потому что большевики хотят, чтоб вся земля перешла к крестьянам, чтоб солдаты больше не сидели в окопах, а вернулись домой, чтобы рабочие получали все, что они зарабатывают, а не работали на хозяина. Понял?

-- Немного понял, -- говорит Роман.

-- Ну и ладно. Остальное потом объясню, а завтра вечером приезжай-ка ко мне в казармы. Там у меня граммофон есть. Домой повезешь.

***

На другой день Роман и Пеца поехали в казармы. Устроившись на колбасе, Роман объяснял Пеце программу большевиков.

-- Пожалуй, ничего, -- сказал Пеца. -- Приемлемая программа.

Он боялся теперь спорить с Романом.

На Неве ребята сошли с трамвая. Но к казармам пройти оказалось нелегко. На площади около низенького здания вокзала стояла огромная толпа. Со всех сторон подходили новые и новые колонны, с плакатами, с оркестрами. Колонны пробивались на площадь и там останавливались.

Было уже темно, но толпа не расходилась.

-- Митинг, наверно, будет, -- сказал Пеца. Вдруг с разных сторон вспыхнули прожекторы и осветили площадь, залитую народом.

Ребята пролезли в самую гущу к прожекторам, около которых стояли солдаты.

Роман и Пеца никогда не видели близко прожекторов. Они ходили вокруг них, прыгали, зажмурившись, перед светом, заглядывали в огромные светящиеся жерла, не обращая внимания на солдат, отгонявших их. Вдруг толпа заволновалась. Со всех сторон грохнуло оглушительное ура, а прожекторы повернули к подъезду вокзала.

-- Приехал, приехал! Вон он! -- говорили со всех сторон.

-- Приехал кто-то! -- закричал Пеца. -- Идем смотреть!

Не обращая внимания на толчки, пинки и давку, ребята протиснулись к подъезду и сквозь шеренгу матросов увидели какую-то делегацию, впереди которой шел бородатенький приземистый мужчина. Вокруг гремело бешеное ура. Человек с бородкой шел, немного наклонив лысеющую голову, и чуть улыбался.

Толпа сомкнулась, смяла ребят, потискала и выбросила куда-то в сторону.

-- Идем в казармы, -- крикнул Пеца. -- Поздно...

-- Погоди, -- сказал Роман. -- Надо узнать, кто приехал.

Он подошел к солдату, который, покуривая, смотрел на толпу.

-- Дяденька...

-- Чего? -- спросил солдат.

-- Кто это приехал?

-- Ленин приехал, -- сказал солдат.

-- Кто такой Ленин?

-- Ленин? -- Солдат посмотрел на Романа и; заплевав папироску, неторопливо сказал:

-- Ленин -- это самый главный большевик.

***

Ребята сидели в землянке и делили кокос, только что принесенный с Лоцманки. Женька старательно ломал крепкие корки ореха на равные части и раскладывал их на шесть кучек.

Воровали вместе, всей партией. Пеца, Сергей и Роман таскали кокос. Васька, Шурка и Женька "стремили" за сторожами. Так уже повелось, что всем клубом ходили на промыслы.

Женька разломал последнюю корку и облегченно вздохнул.

-- Берите!

-- Здорово натаскали, -- сказал Женька. -- Мы, социалисты-революционеры, не зеваем. Вон малковские ребята, как ни пробовали, а все боялись тащить, а мы...

-- Мы не социалисты-революционеры, W вдруг сказал Роман.

Женька удивленно уставился на него.

-- А кто же мы?

-- Кто вы, -- я не знаю, может, и социалисты, но я теперь больше в этой партии не состою, так как она за буржуазию.

-- Ах ты, сволочь! -- загорячился Женька. -- Социалисты не за буржуазию, а за свободу и за войну до победного конца.

-- Знаем мы, -- усмехнулся Роман. -- Вам только бы капиталы спасти, а на рабочих наплевать. Номер не пройдет! Я теперь стал большевиком и вам советую перейти в мою партию.

-- Шпион!

-- Буржуй!

-- Изменник!

-- Дураки. Ничего не понимаете, а ругаетесь, -- сказал Роман. -- Лучше вступайте в мою партию.

-- Коку-маку!

-- Ну и не надо. А мы тогда свою партию о Пецей устроим

-- А мы вам не дадим, -- сказал Васька. -- Катитесь колбаской из нашего клуба.

-- Это почему? Мы тоже копали землянку.

-- Фига! А лопаты кто давал? -- крикнул Женька. -- Большевиков нам не надо, валите вон от нас.

-- Ну и уйдем, -- сказал Роман, поднимаясь и забирая кокос. За ним поднялся и Пеца.

-- Кто еще с нами? -- спросил Пеца.

Но на дворе шел дождь, вылезать из землянки, видно, никому не хотелось. Серега и Шурка отказались. Тогда партия большевиков, гордо задрав головы, вышла из клуба.

-- Таким сволочам кокосу не надо было давать! -- крикнул вдогонку Женька.

Забравшись на чердак, большевики устроили совещание.

-- Свой клуб сделаем, -- сказал Пеца.

-- Определенно, -- поддержал Роман. -- И знаешь, где сделаем? Напротив их клуба, в другом углу.

Выпросив у дворника две лопаты, Роман и Пеца побежали на пустырь и, не обращая внимания на дождь, стали копать землянку. А из клуба социалистов выглядывали насмешливые рожи и кричали:

-- Большевики-дураки!

-- Буржуй, воблу жуй! -- отвечали им большевики.

К вечеру землянка была готова. На кусочке картона Роман нацарапал:

КЛУБ БОЛЬШЕВИКОВ

Партия Романа и Пецы жила самостоятельно и все время боролась с партией Женьки. Чтобы как-нибудь соблазнить ребят, Роман и Пеца стали украшать свой клуб. Они устроили в своей землянке окошки, поставили деревянные скамейки, пол застлали железом, а сверху покрыли соломой, так что в землянке всегда было сухо. Женька, догадавшись, в чем дело, перещеголял Романа, устлав пол в своей землянке старым рваным ковром. Пробовали большевики и устно агитировать. Но из этого ничего не вышло.

"Не умеем, -- думал Роман. -- Вот быть бы настоящим большевиком, тогда другое дело!" Он с завистью думал об Иське, который гордо заявлял, что он большевик, и советовал Роману поступить на завод. Роман приставал к матери с просьбой устроить его на завод, но мать только качала головой:

-- Трудно теперь пристроить. Рабочие, которые давно работают, и те без дела ходят. Фабрики закрываются, куда же пойдешь? Вот подожди, -- может, будет полегче, куда-нибудь суну.

Роману иногда становилось до слез обидно, что он родился в такое время, когда и на завод нельзя попасть.

По-прежнему собирались соседи у Рожновых. Разговоры не умолкали до позднего вечера. Однажды, после обычных споров, когда все, устав говорить, пили чай, кто-то попросил Худоногая прочитать стихи. Худоногай не ломаясь начал читать:

Герцен много пострадал

За революцию хватился,

За границей умер он

И домой не воротился.

Поэма о Герцене подходила к концу, когда в сенях загремели тяжелые шаги. В комнату вошел старший дворник, покопался в большой папке и вытащил пачку бумажек:

-- Расписывайтесь в получении избирательных бланков. Голосовать будете. Депутатов в правители выбирать. Который за кого хочет, тот опусти свою партию в конверт, -- после мне сдадите.

Александр расписался за всех. Мать перебрала листки и спросила:

-- За кого же голосовать?

-- За кого хочешь, -- сказал Александр. -- Для того на всех листочках программы партий и написаны, чтобы могла разобраться.

-- Голосуй за четвертый номер, -- сказал Колька, усмехаясь.

Листочки получили все, кроме Романа. Роман с завистью следил за родными. Александр по очереди читал программы, напечатанные на листках, а все внимательно слушали, изредка вставляя замечания:

-- Вот правильная партия.

Но все партии сулили так много хорошего, что даже трудно было выбирать.

-- Чума их забери! Я вот возьму, да все и суну в конверт, -- сказал дед. -- Пусть все правят да жизнь полегче делают.

Колька вложил свой листочек и запечатал. Потом стал что-то нашептывать сестре, но та, отмахнувшись, громко сказала:

-- Отстань ты со своими большевиками...

-- Большевик-то агитирует! -- расхохотался Александр. -- Только ничего не выходит.

-- Где надо, -- выйдет, -- сказал Колька и нахмурился. Видно, ему стало неприятно, что больше никто не голосовал за большевиков. Роману тоже стало жалко Кольку и обидно за партию. Мать, бабушка и дед выбрали листки какой-то церковной партии, а сестра вместе с Александром голосовала за социалистов-революционеров.

Легли спать, но Роману не спалось. История с голосованием не на шутку встревожила его. Роман потихоньку встал и подошел к комоду, где лежали конверты. Некоторое время разглядывал их. Тусклый свет лампы бледно освещал комнату. Роман видел неясные очертания фигуры брата, спавшего на кровати, видел голову матери. Из-за перегородки доносился ровный, густой храп деда. Все спали.

Тогда Роман на цыпочках добрался до печки и тихонько открыл дверцу. Стараясь не шуршать бумагой, Роман вытащил брошенные матерью листки, вернулся к комоду, забрал оттуда конверты и юркнул под одеяло.

-- Вот увидим, кто победит, -- злорадно шептал он, отогревая дыханием заклеенные конверты.

Вскрыв и выпотрошив все конверты, за исключением Колькиного, Роман вложил в них большевистские листки и снова заклеил. Потом спокойно завернулся, зевнул и стал засыпать. Победа большевикам была обеспечена!