Шестого июня в три часа дня отец послал нас с Костей в цирк за туфлями. Уже издали мы увидели, что из цирка торопливо выводят лошадей. Когда же мы подошли ближе, то услышали шум, суету и крики. Какой-то человек бежал нам навстречу и кричал: - Цирк горит!.. Цирк горит!..
Из здания цирка валил дым. Мы бросились опрометью домой и разбудили отца, отдыхавшего после обеда. Отец как был, в нижнем белье и ночных туфлях, бросился к цирку. Мать побежала за ним с одеждой. Мы, конечно, помчались за ними.
Когда мы добежали, цирк казался огромным костром. За квартал уже трудно было дышать от дыма. Пожарные были бессильны что-либо сделать. Картина была жуткая. Огонь полыхал, а из него несся отчаянный, непередаваемый вой животных. В огне бились лошади, которых не успели вывести. У цирка толпились бледные артисты. Отца едва удержали, он пытался прорваться в цирк, где погибало все его имущество: с таким трудом, сделанный реквизит и костюмы.
Здание горело всего каких-нибудь полчаса. Погода стояла жаркая, строительный материал был сухой, крыша толевая. Все содействовало огню, и цирк горел, как факел.
А около цирка бегала и металась в отчаяньи балерина-латышка. Она билась и кусала тех, кто ее удерживал и кричала: "Мое трико!.. мое трико!.. отдайте мое трико!.."
Бедная женщина все свои сбереженья - около трехсот рублей - хранила в уборной в стареньком трико, запертом в шкатулке. Она была так потрясена потерей, что помешалась, и ее увезли в психиатрическую больницу.
Отец записал в этот день следующее: "В три с половиной часа сгорел в цирке весь реквизит и все костюмы. До боли жалкую картину застал я у Девинье на квартире. Полиция для чего-то записывала убытки всех артистов. Посмотришь на Девинье - плакать хочется. Посмотришь на себя - нельзя удержать рыданья. Горе горькое. Жутко смотреть на пепелище. Лошади с обгоревшей кожей и вывалившимися кишками. Собаки, сгоревшие вместе с клетками. Сгорело все дерево, остались одни железные угольники, цепочки и обуглившиеся трупы собак.
Все свои сбережения артисты цирка вбивают в производственный реквизит, порой не доедая, и вот стихией уничтожено все, что копилось много лет и стоило упорного труда".
Город устроил сбор в пользу артистов. Театр дал спектакль. На долю отца пришлось пятьдесят рублей.
Положение нашей семьи было тяжелое. Отец был без службы, без реквизита, костюмов и без партнера, так как незадолго до пожара он окончательно порвал с Бервардо.
В это время один любитель-артист предложил отцу свои услуги. Отец решил попробовать работать с ним. Нужно было спешно готовить реквизит и так же спешно репетировать номера. Новый партнер отца, Мишель, работал уже в одном из цирков, как музыкальный клоун, но это было не то, что нужно. При уходе из цирка отец получил от Девинье расписку, что он обязуется в течение четырех лет выплачивать ему по сто рублей в год. О причинах пожара говорили разное. Кто рассказывал, что пожар произошел от спиртовки, другие утверждали, что был поджог и что за несколько дней до пожара директорские сундуки с костюмами были отправлены в Одессу. Конечно, дирекция пострадала меньше, чем артисты. Собранные городом и театром деньги переданы были Девинье. Кто-то подарил ему пару лошадей. Город отвел бесплатно место для постройки нового цирка и дал лес. Полиция разрешила устроить лотерею. Поджог цирка был возможен, так как задолженность Девинье исчислялась тремя с чем-то тысячами, а пожар покрывал их.
Начальник тюрьмы любезно предложил отцу помочь ему восстановить реквизит. Когда отец пришел сговариваться, один из арестованных крикнул смотрителю: "Не пускайте его, а то тюрьму подожжет".
Очевидно, даже в тюрьму проникли слухи о поджоге. Отец репетировал с Мишелем каждый день по восемь часов. И каждый день он нетерпеливо ждал почты - ждал ответа на разосланные им письма с предложением своих услуг.
Свободное копирование
