Чтобы Саня почувствовал, что я всё так же люблю его и на всё для него готова, я привезла с собой в Москву лоскутки «золотого» платья, которое было на мне в тот день, когда мы поставили подписи на брачном свидетельстве.
От Малой Бронной — на метро до Белорусской. Потом — пятым трамваем до Новослободской.
«Бутырки — эта, по сути, мягкая весёлая тюрьма, казалась жёнам леденящей. Они видели крепостную стену в четыре человеческих роста, протянувшуюся на квартал по Новослободской. Они видели железные ворота между мощными бетонными столпами, к тому ж ворота необычайные: медленнораздвижные, механически открывающие и закрывающие свой зев для воронков».
Спасение от переживаний — в непрестанной деятельности.
Передачи. Посещение Справочного отдела МГБ на Кузнецком мосту.
Кафедра физической химии МГУ — тогда в доме, глубоко спрятавшемся во дворе самого старого здания университета. Ещё молодой и красивый профессор Фрост. У него самого все аспирантские места заняты. Но он не будет возражать, если меня возьмёт к себе профессор Кобозев, заведующий лабораторией катализа. Кобозев из-за болезни в университете не бывает. Ему можно позвонить и посетить на дому.
Я в кабинете у профессора Кобозева, за его старинным письменным столом. Выслушав мою краткую научную биографию, Кобозев квалифицирует меня, как «Табула раса», и предлагает познакомиться с его трудами.
Чтение статей Кобозева в «Журнале физической химии» в читальном зале Ленинской библиотеки. Оригинальнейшая и смелая «теория ансамблей».
Посещение Министерства высшего образования. Для перевода из одного университета в другой нужно согласие обоих ректоров.
Я у заместителя декана химфака профессора Пржевальского. Первая осечка! «У вас ещё не сданы экзамены — раз. Надо менять тему — два. Вы не уложитесь в срок — три».
Снова передача на Новослободской. От этого времени сохранилось лишь одно моё письмецо, посланное маме. Вот его содержание:
«Дорогая мамочка!
Ничего нового. Может статься, что с этим я и приеду в Ростов. Вчера отослала вторую посылку. Кроме продуктов отправила бельё, полотенце, носки и носовые платки. Не забудь прикрепить меня к столовой и сдать в РГУ рабочую карточку».
«Теория активных ансамблей» меня увлекла. Я прямо говорю об этом профессору Кобозеву. Задаю возникшие у меня вопросы.
— Вот на них-то я и предложу вам самой ответить! — сказал Николай Иванович и написал на отдельном листе своё согласие принять на себя руководство моей аспирантской работой. Дата — 18 июля 45-го года.
Первая победа!
Профессор Фрост подтверждает согласие.
После того, как одолела «теорию ансамблей», в вагонах метро и троллейбусах, в ожидании приёмов, где только можно, я готовилась к экзаменам, которые предстояло сдать в Ростове.
Чуть ли не накануне отъезда из Москвы, в самом начале августа, в приёмной МГБ на Кузнецком мосту мне сказали: «8 лет исправительно-трудовых лагерей».
— А писать можно будет? — тотчас же спросила я. Уже это мне казалось отрадой.
— Да. С правом переписки.
Я вышла оттуда со смешанным чувством горечи от долготы срока и радости ожидания писем. Сразу же позвонила Лидусе, которая разделяла все мои переживания, как-то вместе со мною побывала под «крепостными стенами» Бутырок, участвовала в передачах Сане.
— А мы собирались пригласить тебя сегодня в театр, на «Он пришёл» Пристли, — сказала она упавшим голосом.
— Пойду! — ответила я решительно.
Надо было набираться большого дыхания! Восемь лет ожидания впереди! Надо привыкать жить с этим!