Дневник Владимира Ламсдорфа - 241

Четверг, 6 декабря

Мой массажист, человек простого происхождения, не хочет верить, что двор был вчера вечером в театре. "Не по православному, - говорит он, - накануне Николина дня торжественная всенощная, и все театры заперты". Святейший Синод установил недавно специальные молитвы о благополучном путешествии наследника-цесаревича, которые должны читаться на всех службах, а накануне дня его ангела и покровителя России, когда церкви наполняются молящимся народом, Их Величества с августейшим семейством и ближайшими к ним лицами заставляют открыть театр, чтобы присутствовать при генеральной репетиции оперы Чайковского "Пиковая дама". Мой министр вернулся под тяжелым впечатлением и всю ночь не мог сомкнуть глаз. Спектакль длился с 7 до 11 1/2 часов. Певец Фигнер опоздал и приехал на 10 минут позже Их Величеств. Дурацкое либретто, музыка малодоступная, на сцене несколько раз поют заупокойные молитвы.

Высочайшие особы, как и всегда в подобных случаях, занимают со свитой места в партере; ложи были розданы некоторым привилегированным приглашенным. Принц Нассауский, Николай, приехавший утром, для того чтобы известить о восшествии на престол своего брата, великого герцога Люксембургского, сидит среди членов императорской семьи; министр, однако, замечает, что Их Величества с ним ни разу не заговорили. Государь пожимает руку капельмейстеру Направнику и любезно благодарит артистов.

Несмотря на сильное утомление после бессонной ночи, министр долго со мной беседует, сообщая мне конфиденциально щекотливые и секретные вопросы, о которых шла речь во вторник на его докладе. Государь решил отозвать из Рима нашего посла, бедного старичка барона Икскуля, рамольность которого становится все более и более очевидной. Просили его жену подать ему мысль просить отставку. Его Величество, несмотря на свое желание действовать по возможности деликатно, категорически не согласен назначить посла членом Государственного совета, говоря, что это было бы пощечиной такому учреждению.

Нашему товарищу министра Влангали удалось, по-видимому, через г-жу Шереметеву-Строганову и другими окольными путями получить согласие государя на назначение его в Рим, Его Величество даже поручал Гирсу предупредить своего товарища о возможности в близком будущем исполнения его желаний. Гире предпочел бы оставить Влангали здесь из-за его отрицательных заслуг и не открывать пока перед ним римские горизонты, тем более что, по его мнению, на пост посла в Италии должен быть назначен Нелидов, - с 1886 г. султан всеми возможными способами просит освободить его от последнего. Государь признает, что трудно долее навязывать турецкому правительству посла, который ему так антипатичен: "Что ж, они наконец сами станут просить об его отозвании".

Однако, когда министр высказывает мысль о том, чтобы послать Нелидова в Рим, идея эта, по-видимому, не очень нравится государю. Гире не затрагивал еще щекотливого вопроса замены Нелидова в Константинополе. Его мечта - отделаться от Зиновьева, хотя было бы несправедливым дать тому место посла, когда он и здесь вносил во все только путаницу. Но отъезд его был бы благодетелен: на Востоке все дела примут более благоприятный оборот, тогда как в деятельности Азиатского департамента можно будет восстановить порядок. Но, замечает министр, очень трудно будет получить на это высочайшее соизволение. Его Величество теперь очень невысокого мнения о Зиновьеве: он находит его недостаточно представительным и не одобряет его манеру писать: "Мне иной раз приходится два три раза перечитывать проекты телеграмм, чтобы их понять. Я ставлю себя на место того, кто получает подобную инструкцию". А Зиновьев так горд, так горд тем, как он пишет. Государыня его совсем не выносит, а что касается великого князя Сергея, то Зиновьев, являвшийся недавно по распоряжению министра к Его Высочеству, говорил мне, вернувшись, что разговор их был очень дружеским и носил с той и другой стороны примирительный характер, но он еще не смеет надеяться на какие-либо практические результаты. А пока, как узнал позднее Гире, великий князь после этого разговора не мог думать ни о чем другом, чувствовал себя совсем больным и заявил, что предпочтет скорее все бросить, чем быть вынужденным иметь дело с человеком, держащим себя так авторитетно и так недопустимо, как Зиновьев. Гире тоже разделяет это мнение, а между тем Иван Алексеевич, в сущности, хороший человек; очень жаль, что ему так вредят некоторые слабости честолюбивого выскочки.

Государь назвал, по-видимому, Гирсу нескольких кандидатов на пост товарища министра на случай, если Влангали уедет в Рим; но все эти кандидаты совсем не по вкусу министру. В будущий вторник он попытается еще раз вернуться к вопросу о назначении Нелидова в Рим и Зиновьева в Константинополь. Министр просит меня не передавать никому этого разговора, "Даже Оболенскому", - говорит он.

Проявляемые моим дорогим начальником по отношению ко мне дружелюбие и доверие особенно заметны и трогательны со времени моего возвращения осенью; я ему за это бесконечно признателен и, когда вспоминаю, что не всегда умел ценить его доброту, или подумаю о возможности с ним расстаться, сердце мое обливается кровью.

Вчера мы послали Их Величествам первые фотографии, сделанные в Каире во время пребывания там цесаревича. Гире говорит, трогательно видеть, с какой любовью и интересом государь и государыня следят за путешествием их сына.

Спускаюсь вниз около 12 с четвертью, но бывший у зубного врача Оболенский запаздывает, не предупредив меня, и возвращается только в час. Ожидание это заставляет меня нервничать. Дурное настроение проходит, когда он наконец приезжает.