Пятница, 8 декабря
Когда я прихожу к министру, он мне сообщает под самым строгим секретом, что вчера вечером министр финансов приезжал советоваться с ним относительно новой конверсии, которую он проводит с банком Ротшильда. Речь идет о конверсии седьмого 5%-го займа 1862 г. Опубликование о нем должно непременно появиться в Берлине, Париже, Лондоне и Амстердаме не позднее 20 декабря/1 января, и Вышнеградский просит поручить это своевременно сделать нашим посольствам, сохраняя до тех пор все дело в строжайшей тайне. Операция эта обещает быть очень выгодной и уменьшит выплачиваемые ежегодно проценты на 500 000 рублей. В смысле политическом она будет неприятна французам, которые желали бы монополизировать в свою пользу все финансовые сделки с Россией. Но министр еще раз высказывает Вышнеградскому свое убеждение в том, что тот абсолютно прав, не ставя себя в зависимость ни от берлинской, ни от парижской биржи, а пользуясь их конкуренцией, побуждающей их предлагать нам все более и более выгодные условия. Гире отдает справедливость энергии и искусству, проявленным министром финансов; по его мнению, Вышнеградский соединяет в себе практическое понимание русского рынка с очень серьезной эрудицией в области математики и финансовых наук; при этом он неутомим, и все крупные комбинации, которые должны сохраняться в тайне, обычно намечаются и формулируются им самим, а затем переписываются пользующимся его доверием вице-директором департамента; никому другому о них не известно до момента опубликования. Говоря о современном положении вещей, министр упоминает о доставляющих ему столько забот болгарских делах; я напоминаю о его намерении поговорить с генералом Швейницем о возобновлении наших тайных соглашений и спрашиваю, нельзя ли, исключив входящий в состав трактата ненужный протокол, договориться каким-нибудь modus prudenti, придающем практическое значение поддержке, которую Германия обязалась нам оказывать в целях восстановления нашего влияния в Болгарии. Гире намеревается безотлагательно заняться этим важным делом, но не знает, что лучше: осведомиться предварительно о намерениях государя по этому поводу или сначала подготовить почву со Швейницем.
В разговоре мы вспоминаем различные фазы болгарского вопроса с 1886 г. Министр полагает, что отношение к нему государыни, некогда столь доброжелательное, изменилось с тех пор, как после своего возвращения из-за границы и перед нашей, экскурсией в Брест в августе 1886 г. он не одобрил известную телеграмму принцу Александру Баттенбергскому; он подозревает, что наша государыня принимала немалое участие в ее злополучной редакции, и ему кажется, что с того момента она и изменилась по отношению к нему. Теперь нет ни прежнего доверия, ни прежней непринужденности. Увлеченный разговором, министр не замечает, что уже более 12 часов. Мы вместе спускаемся по лестнице, когда Шварц звонит у моей двери.
Собрание к чаю. Бестактность со стороны Никонова, который просит Зиновьева заняться исследованием по истории дипломатических сношений. Когда они уходят, я даю ему это понять. Оболенский обедает у Зиновьевых, возвращается оттуда около 9 часов и опять уезжает. Ложусь около двенадцати. Сегодня утром министр немного жалуется на интриги Влангали и Зиновьева: "Приходится своих остерегаться".
Свободное копирование
