Письмо 4
МОЙ БРАТ МИША
Так получается, что, рассказывая о своём детстве, я невольно ухожу от главной темы и затрагиваю более позднее время и судьбы дорогих мне людей в нём. Вот и сейчас я обращаюсь к своей памяти, пытаясь воссоздать образ моего брата Миши из довоенного детства... и поведать о его печальной судьбе...
Ты получил своё имя в честь погибшего на войне юного и красивого моего брата. Ему было только 19 неполных лет. И его звали Мишей.
Миша – сын моего отца от первого брака. В 1922 или 1923 году отец женился на первой красавице на селе Ольге Климовой. Она была ровесницей отцу. Когда папу забрали в 1923 году на кадровую службу в армии, Ольга осталась беременной и родила мальчика в 1924 году (месяца не знаю). Мишеньке было 10 месяцев, когда умерла его мать, заразившись от своей тоже умершей сестры Дуни дизентерией. Обеих схоронили без отца, его не отпустили на похороны.
До 1928 года Миша рос у дедушки с бабушкой, а когда отец женился на нашей матери, его взяли в молодую семью. Единственной родной тёткой Миши по матери была Марья, жившая в Унече. Папа поддерживал с нею связь, и Миша часто бывал у тёти, а когда учился в железнодорожном училище, жил у неё. Матерью Миша мачеху не называл и обращался на «вы». Помню, он привёз от тётки фотографию своей матери с ним, ребёнком, и Дуней, в коричневом цвете, потом он её перефотографировал, и единственный её экземпляр хранится у меня в альбоме до сих пор.
... Я помню Мишу белокурым мальчиком с очень светлыми глазами. Он хорошо учился в школе и прекрасно пел по вечерам на всё село. Тенор старательно выводил мелодию песни «Спят курганы тёмные», люди слушали и восхищались его пением.
Но однажды случилась беда. В 1940 году (точно не могу вспомнить) отец на лошади привёз солому и, сбросив её, попросил Мишу отогнать лошадь с телегой на колхозный двор. Мы с Настей увязались за ним. Приехали, распрягли коня, сдали сбрую, а сами зашли в какое-то помещение, где стояла траворезка – нехитрый механизм: барабан с несколькими ножами, ручка. Один крутит, другой подаёт на барабан ботву, которую резали для свиней.
Мы решили попробовать: Настя крутит, Миша засовывает ботву в барабан. Одно его неосторожное движение – и нож – по пальцам левой руки! Кровь, крики, испуг! Миша побежал домой, закрутили тряпкой рану. К счастью, во дворе стоял жеребец. Это приехал к папе заказчик за кузнечными изделиями. Сели на повозку – и скорее в больницу, в Стародуб. Там Мишу и оставили. Он долго, несколько месяцев, пролежал в больнице. Но спасти пальцы не удалось: на левой руке были ампутированы до третьей фаланги два пальца – средний и безымянный. Это была большая беда, мы думали, что папа сойдёт с ума от переживаний...
После сельской школы Миша поступил учиться в железнодорожное училище, получил квалификацию «кондуктор поездов дальнего следования», был 1941 год, и началась война...
... Я помню его широкую улыбку, ряд белых ровных зубов, серый его свитерок и чёрный хлопчатобумажный пиджачок. Приезжая на воскресенья из Унечи, он всегда говорил мне: «Манька, я привёз тебе булочку», – и подавал её мне, сидящей на печке. Он очень любил играть в шахматы. Запершись в холодной «горнице» вместе со Степаном Рыком, они ночь напролёт могли просидеть за шахматной доской, а мать волновалась и ругала их.
Миша спас всех нас от голода. Когда отец был призван в 1939-40 гг. на войну и «стоял» в Барановичах, Миша в лютую зиму (тогда вымерзли сады и посевы) брал наволочку с перины, шёл на конюшню, где лежало сено для лошадей, вынимал окошечко, залезал, набивал мешок сеном и возвращался домой. Главное – накормить корову, чтоб была ложка молока для детей! И Миша кормил нашу коровушку, идя на опасный риск и преодолевая страх. Нас было уже пятеро: Миша, Настя, я, Надя и родившийся младенец Валик...
Когда началась 22 июня 1941 года война с фашистской Германией, Миша, которому было только 17 лет, уезжает с бригадой на работу. А работа – известно какая! Тогда эшелоны поездов шли в тыл и обратно, эвакуируя заводы и людей за Урал.
... Погиб Миша под Сталинградом в конце 1942 или в начале 1943 года. Состав поезда, который сопровождал Миша, шёл с военной техникой к Сталинграду. Началась бомбёжка. Вся обслуга поезда бросилась под откос, а Миша с мастером – в воронку. Туда и угодила немецкая бомба.
... Однажды девушка-кондуктор подошла в поезде «Унеча – Стародуб» к Насте и, узнав, что эта девочка – сестра Миши Шерстюка, рассказала ей эту историю о нём. На девушке был широкий ремень. «Это ремень Миши, – тихо сказала она. – Мы с ним дружили». Она дала номер части, где числился Миша на службе.
Был 1944 год. Мы написали письмо командиру части, и ответ пришёл незамедлительно. Я помню одну фразу из этого письма: «От трупа вашего сына была найдена голова и правая рука. В его смерти не сомневайтесь. Похоронен на таком-то (33-м?) разъезде»...
По глупости и наивности мы не сохранили ни письма, ни адреса. Но благороднейший брат уже в 80-е годы достучался до архива в Брянске и уговорил работников отдать маленькую фотографию с документов. И теперь, глядя на неё, я вспомнила, как Миша, уезжая в Унечу сфотографироваться, попросил меня застегнуть булавкой сзади растянувшийся ворот этого серенького свитерочка на нём. Я застегнула, и ворот сел по его шее.
И ещё мне никогда не забыть сцену прощания.
... Миша собирает свой портфель. Мама подаёт ему свёрток и стакан с жёлтым топлёным маслом. Он прячет всё это в портфель и вдруг говорит: «Спасибо, мама!» Впервые он назвал мачеху мамой, и мамочка заволновалась, её голос задрожал...
Папа уговаривает: «Зачем ты едешь? Тебе 17 лет. Тебя судить не будут».
Но Миша не может подвести бригаду. Он торопится к поезду, как вдруг снимает с себя шинель и отдаёт папе: «Мне дадут другую, а ты сшей себе пиджак на зиму...». Это были его последние слова. Он ушёл... Навсегда. В вечность.
Мне самой странно, как я, семилетняя девочка, помню такие поразительные детали этого последнего расставания Миши с родителями...
Он остался в моей памяти живым и весёлым, обаятельным и лучезарным. И я часто вижу его во сне – светлого, зовущего, смеющегося, с широким ртом и рядом белоснежных ровных зубов...
Я мечтала дать имя «Миша» сыну. Не получилось. Когда родился внук, я попросила Марика, зная непредсказуемую реакцию Самуила, предложить назвать мальчика Мишей... к моему удивлению и торжеству, имя было принято всеми. «Хорошо, пусть будет Миша!» И только я одна знаю, сколько я пережила, чтобы моя мечта стала явью.
Так что, Мишенька, гордись: ты носишь имя красивого и навсегда юного своего деда, сложившего голову в жестокой войне под Сталинградом...
