В декабре листок "Инвалида", присланный мне полковым командиром, передал мне весьма неприятную весть: корпусной командир барон Г. В. Розен был назначен сенатором; место и должность не по чину его, потому что младше его генералы были членами Государственного совета. Начальник штаба В. Д. Вольховский был назначен бригадным командиром, также место не по званию, потому что начальники штабов на правах дивизионных начальников по перемещении получали начальства над дивизиями; следовательно, оба назначения показывали неудовольствие или наказание и были следствием последнего обозрения края самим императором. Мнения служащих на Кавказе были разделены по этому случаю: одни радовались перемене начальников, как всякой другой перемене; другие жалели, что лишались начальников испытанных, известных по бескорыстию, по справедливости и деятельности своей, которые семь лет управляли и воевали с успехом и часто получали награды и благодарности. Ермоловцы -- так называю сослуживцев и обожателей Алексея Петровича -- желали иметь прежнего своего начальника; ожидание их не сбылось, назначили на это место Е. А. Головина, вскоре после него А. И. Нейдгардта, ко тот и другой не ответствовали своему назначению. Когда же после них граф М. С. Воронцов получил место наместника кавказского, то правдиво выразил, что из всех управлений этим краем после Ермолова самая деятельная и полезная администрация была в бытность барона Г. В. Розена. Отчего же такая вдруг немилость после величайшей доверенности?
Система централизации, желание иметь в различных краях у иноплеменных обитателей все одинаковое управление гражданское, одну форму судоустройства, общее разделение страны на губернии и уезды заставили отправить сенатора Гана в Тифлис, чтобы там на месте собрать все нужные сведения и составить новый проект. Как водится, сенатору даны были особые чиновники и секретари, люди все незнакомые с новою страною, и пошли писать! Не знаю, что они писали, знаю только, что страна была разделена на губернии и уезды, повсюду явились новые чиновники, и судьи, и исправники, судили разноплеменных горцев, не понимавших ни языка, ни суда. Сенатор и чиновники его могли бы составить такой же проект в Петербурге, или в Костроме, или у себя дома -- все равно, он был готовый везде. Такие гости в отдаленной стране от центра правительства, вдали от высшей власти невольно становились особым центром происков; услужливых людей всегда и везде довольно, они предлагали свои мнения, свои замечания и писали доносы. Кто из гостей не слушал их, тот старался сам выведывать. Один из таких попал в Манглис, в штаб-квартиру Эриванского карабинерного полка, нашел там злоупотребления, преувеличил их, приписал их и другим войскам Кавказского корпуса, и вот откуда взят был материал для очерка положения всего края.
Император в самом лучшем расположении духа пристал к берегу Черного моря, и хотя в Кутаисе встретил его пожар запасного хлебного магазина, но продолжал весело свое путешествие, весьма затруднительное по дорогам гористым; бодро переносил неудобства, то шел пешком, то сам понуждал пристяжных коней, где колеса вязли в грязи до самой оси. В каждом городке, повсюду, где расположено было войско, хоть одна рота, он останавливался, все осматривал, всем был доволен. За несколько станций до Тифлиса, накануне въезда переменилось это расположение; никто не знал причины. В Тифлисе жители встретили его с радостью и с восторгом.
На другой день назначен был парадный развод от Эриванского карабинерского полка, коим командовал флигель-адъютант князь Дадиан, зять корпусного командира; развод был на площади при стечении народа. Вдруг император приказал военному губернатору Брайко сорвать аксельбант с полкового командира, что было тотчас исполнено, отправить его с фельдъегерем в Бобруйскую крепость и там отдать его под суд. Гнев царский вызван был доносом: обвиняли полкового командира, что он употреблял солдат, как людей крепостных, на всякую работу, даже в винокуренном заводе, что обременял их такими работами, от коих больница была переполнена его солдатами, что людей слабых до выздоровления выгоняли из больницы на работу, что солдаты пасли его гусей и пр. Такие действия вызвали бы гнев самого хладнокровного и мудрого стоика. Но кто мог поручиться за верность доноса? Не лучше ли было приказать расследовать дело? Какая нужда, что обвиненный был зять корпусного командира? -- разве под военным мундиром уже нет правдивой беспристрастной души для разбора дела? Разве те же доносчики не могли открывать утайки правды или пристрастия суда? Корпусной командир верою и правдою прослужил полстолетия, с покорностью перенес огорчение. Другому флигель-адъютанту, также командовавшему полком, государь заметил на общем представлении: "Я полагал, что вам лестнее носить мой вензель на эполетах, чем быть содержателем извозчиков на тифлисской бирже". Донесено было на этого полковника, что он от себя держал в городе извозчиков дрожечных из солдат своего полка.
Наконец, когда император уехал из Тифлиса, то недалеко за городом случилась еще беда: по всей Грузии, по всему Закавказью возил его один и тот же кучер и получил в Тифлисе 500 рублей вознаграждения; когда этот самый кучер хотел опять сесть на козлы, чтобы везти чрез горы до Владикавказа, то царский кучер заметил ему, что он уже довольно получил, пусть теперь другой получит награду, и взял другого кучера. Подъехали к спуску, надобно было тормозить, но ментор на козлах не позволил остановиться, кони понесли, форейтор оробел, повернул коней круто к горной стене -- и коляска опрокинулась на самом краю пропасти. С этого места чрез горы государь ехал все верхом на казачьей лошади.
Люди беспристрастные, в том числе и полковые командиры, заметили, что все они более или менее также виновны, как князь Дадиан, потому что на Кавказе, а особенно в Грузии, ничего не сделаешь без солдата. Население туземное живет для себя в неге и в праздности. Без помощи солдата не получите ни полена дров, ни капли воды, ни куска печеного хлеба. Все ремесленники, от сапожника до портного, от кузнеца до каретника, от плотника до столяра, заменяются солдатами. Разумеется, что офицеры дают солдатам вознаграждение. Без помощи солдата вы в Грузии недалеко уедете, а в сторону от большой дороги -- ни шагу; если хотите ехать в коляске, то не подвинетесь с места без помощи полковых обозных лошадей. Грузин может вам служить только верховою лошадью или арбою с буйволами.
Полки, батальоны и роты расположены в таких местностях, где нет ни кола, ни двора грузинского, нет ни одного туземца, -- как же там обойтись без помощи солдата? Богатые офицеры ни за какую цену не найдут вольного работника, -- и разве работа унижает солдата? разве худо, что он, кроме ружейных приемов, научается ремеслу, приобретает копейку и, когда переживет срок службы, может обеспечить свою старость? Главное тут условие, чтобы начальники были человеколюбивы и справедливы; если они при работе солдата хорошо его кормят и еще дают ему плату, то солдат совершенно доволен и благодарен. Я не извиняю действий начальников, служивших в кавказской резервной дивизии и осужденных за непростительное обращение с рекрутами и за бесчеловечное употребление их для собственных своих бесплатных работ, которые, вместо того чтобы доставить Кавказскому боевому корпусу здоровых молодых солдат, зарывали в землю умерших от изнурения и от чрезмерного труда.
Это дело было строжайше расследовано в 1846 году правдивым Суворовым, князем Италийским; главные виновники были строго наказаны. Я и не оправдываю князя Дадиана, если он употреблял своих солдат на работы в собственном имении своем, на винокуренном заводе, где могли пострадать и здоровье, и нравственность солдат. Суд на месте доказал бы все ясно; а его увезли, сдали полк, и без допросов поручено было производство дела флигель-адъютанту Катенину, который после командовал Преображенским полком и Оренбургским корпусом. Дадиан был разжалован в солдаты, потом удален на жительство в Вятку, возвращен в Москву и совершенно прощен Александром П. Высшие начальники были все смещены и думали, что всем злоупотреблениям положен конец. Все это дело имело бы другой оборот, если бы государь во время путешествия и обозрения края имел при себе одного по очереди из местных начальников, которые могли бы объяснить многие особенности страны, и жителей, и быта. Во всю дорогу сидел возле него граф А. Ф. Орлов, который сам в первый раз находился в этом краю. Может быть, царскому неудовольствию содействовали предубеждения, внушенные журналами иностранными, статьями различных путешественников-иностранцев, писавших по слухам, а не по сведениям из достоверных источников.
Свободное копирование
