Я никогда не видел моих родных пьяными, в том числе и дедушку. Весёлыми – да, видел, но пьяными – никогда! Сейчас принято по субботам «отрываться» по полной программе, то есть напиваться до скотского состояния. В мои детские годы суббота была для моего дедушки тоже днём отдыха, но этот отдых носил патриархальный характер. До обеда в субботу, как обычно, дела. После обеда топили баню. Причём в субботу баню топило всё село. В это время над селом устанавливалась какая-то нежная тишина, как во время какого-то общего священнодействия, и всё вокруг проникалось ароматом топящейся бани. (Бани ведь топились дровами: берёзовыми, осиновыми, липовыми, дубовыми, которые и давали такой приятный аромат. И всё село топило бани в один день и одними и теми же дровами. Вот и представьте, какой дух стоял над селом!) Выражение лиц всех взрослых жителей села становилось светлым, добрым и спокойным, как будто все ждали какого-то чуда. Чистота приходила в каждый дом в субботний день, омывалось не только тело, но и душа.
Баня затоплена. Дедушка неторопливо прохаживается по двору. А то выйдет на улицу и закурит самокрутку со своим доморощенным табаком. Присядет на брёвнышко и тихо-тихо молчит. О чём ты думал тогда, дедя? Бабушка в это время готовит для бани свежевыстиранное бельё. У бабушки в то время не было даже угольного утюга, какой был у нас, и она гладила бельё скалкой. «Как?»-спросите вы. Бельё раскладывалось на столе, скалка прокатывалась по нему, потом бельё накручивалось на скалку, и она с бельём в сильных бабушкиных руках много раз подряд прокатывалась по столу туда-сюда. Движения рук сильные и быстрые, так что слышен был громкий шлепок белья о стол при окончании движения «от себя». Всё это было для меня ново и необычно, я стоял рядом и следил глазами за бегающей туда-сюда скалкой.
Баня – дело святое, но надо было ещё встретить кормилицу-корову «из стада». И вот часов в шесть вечера со стороны Верха или со стороны Низа становятся слышны звуки приближающегося стада. Слышно издалека, т.к. корову тогда держали в каждом дворе и стадо было большое. Вот стадо выходит в Серёдку. Впереди огромный бык-производитель, он идёт неторопливо и грозно, как танк. Позади плетутся коровы. У каждой под животом качается огромное белое с желтизной вымя, вмещающее в себя литров двадцать молока. Бурёнкам тяжело, они громко мычат и торопятся домой освободиться от этой ноши. Пыль стоит столбом. И густой тяжёлый запах парного молока, так что хочется зажать нос и не дышать. Проходит немало времени, пока всё стадо не прошествует по центральной площади мимо дедушкиного дома и не скроется за клубом или за домом дедушки Горнова. Наконец-то дедушкина корова, подгоняемая Матрёной, чуть ли не бегом входит во двор и становится в своё стойло. Выходит бабушка с чистым ведром и белым полотенцем, и начинается дойка. Первые струйки молока звонко ударяют по стенкам и дну ведра. Но вот оно уже и полное. Подставляется второе…
Всё. Все дела на сегодня закончены. Можно идти в баню. Она к этому времени уже истопилась и продохнула от дыма и угара и готова принять в себя грешные тела своих хозяев…
Возвратившись из бани, дедушка садился за стол, на котором уже стоял до блеска начищенный горячий самовар. Тут же дедушку ожидали вазочка с вареньем из чёрной смородины и стакан с блюдечком. Начинается чаепитие, спокойное и неспешное. Дедушка наливает в стакан из большого чайника заварки, доливает из самовара кипятка и кладёт в стакан ложки две-три варенья. Стакан горячий, поэтому дедушка пользуется блюдечком, держа его перед собой на растопыренных пальцах. Дедушка посматривает в окошко и с шумом, с причмокиванием втягивает в себя из блюдечка горячий напиток. Ему жарко, по лицу стекают крупные капли пота, который он периодически отирает полотенцем. Вот выпит один стакан, другой, третий, но дедушка поднимается из-за стола только тогда, когда опустеет самовар. Не дождавшись конца чаепития, я убегаю на улицу…
