V. Говоря здесь в последний раз о Карамзине, я надеюсь, что не неприятно будет видеть извлечение из собственного письма его ко мне от 22 октября 1825 года. Оно лучше меня расскажет будущему биографу доброго историографа о его образе жизни, чувствах и правилах "В отрет на милое письмо твое, скажу, что о вкусах, по старому латинскому изречению, не спорят: я точно наслаждаюсь здешнею (в Сарском Селе) тихою, уединенною жизнью, когда здоров и не имею сердечной тревоги. Все часы дня заняты приятным образом: в девять утра гуляю по сухим и в ненастье дорогам, вокруг прекрасного, нетуманного озера, славимого и в "Conversations d'Emilie" {"Беседы Эмилии" (фр.).}. В одиннадцатом завтракаю с семейством и работаю с удовольствием до двух, еще находя в себе и душу и воображение; в два часа на коне, несмотря ни на дождь, ни на снег, трясусь, качаюсь - и весел; возвращаюсь с аппетитом, обедаю с моими любезными, дремлю в креслах, и в темноте вечерней еще хожу час по саду, смотрю вдали на огни домов, слушаю колокольчик скачущих по большой дороге и нередко крик совы; возвратясь свежим, читаю газеты, журналы, ...книгу... в девять часов пьем чай за круглым столом и с десяти до половины двенадцатого читаем с женою и с двумя девицами (дочерьми) Вальтер Скотта романы, но с невинною пищею для воображения и сердца, всегда жалея, что вечера коротки...
.........................................
Работа сделалась для меня опять сладка: знаешь ли, что я с слезами чувствую признательность к небу за свое историческое дело? Знаю, что и как пишу; в своем тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве: я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и человечеству.
Пусть никто не будет читать моей "Истории": она есть, и довольно для меня...
.........................................
За неимением читателей могу читать себя и бормотать сердцу, где и что хорошо. Мне остается просить бога единственно о здоровье милых и насущном хлебе до той минуты, Как лебедь на водах Меандра, Пропев, умолкнет навсегда {* Первый стих из оды Хераскова.}
Чтобы чувствовать всю сладость жизни, надобно любить и смерть, как сладкое успокоение в объятиях отца. В мои веселые, светлые часы я всегда бываю ласков к мысли о смерти, мало заботясь о бессмертии авторском, хотя и посвятил здесь способности ума авторству. - Так пишут к друзьям из уединения...".
6.) Кроме потери..., я не испытал другого несчастия.
Увы! Писав сии слова, я не предчувствовал, что скоро грозная туча разразится не только надо мною, но и над всем нашим отечеством! Неожиданная, преждевременная кончина великодушного Александра заставила меня еще раз испытать несчастие потери. Достойный потомок Петра и Екатерины, наравне с ними, он обратил на себя внимание Европы и будет жить в истории. Двадцать четыре года царствования его протекли в непрестанной деятельности на позорище света. Сколько потребно было душевных сил и благоразумия, чтобы в нежной молодости, на первом шагу к престолу, укротить страсти во всем их пылу, ослабить кроткими средствами влияние, и наконец удалить всех опасных крамольников; чтобы вскоре за сим вступить в борьбу с человеком, признанным всею Европой глубоким политиком и первым полководцем, возводившим на чуждые престолы и низвергавшим с оных по своему произволу; выдержать против него войну неудачную, но не бесславную; потом окончить войну с Швецией завоеванием Финляндского Герцогства; с Англией, без малейшего ущерба в государственных пользах; с Персией, приобретением земель, простирающихся до рек: Куры и Аракса; двукратную с Оттоманскою Портой, покорением Бессарабии; чтобы в тоже время начать вторичную войну против так названной великой нации и двадцати народов, ее союзников; потерять древнюю свою столицу, но не упасть духом; с твердостью продолжать две кампании; изгнать из отечества неприятеля; действуя мечом и пером, возбудить бодрость и надежду в принужденных союзниках Наполеона, привлечь их на свою сторону; низложить непобедимого; двукратно с победоносным войском своим праздновать восстановление всеобщего мира в столице Франции и возвратиться в свою с титлом успокоителя Европы и в венце Царя Польского!
Какую должно иметь высокую нравственность, чтоб, не ослепляясь ни своим могуществом, ни духом мщения, оказать себя покровителем Парижа, спасти его от разорения; сберечь народное сокровище, драгоценные плоды искусств и талантов, и даже пощадить памятник (Аустерлицкий мост), воздвигнутый для предания потомству счастливых успехов Французского оружия в первой борьбе Александра с Наполеоном! И все это совершено в течении с небольшим десятилетия! И только 48 лет было всей жизни нашего благотворного гения!
Последние два года проведены им в обозрении своего государства, от Архангельска до пределов Сибири, в расточении повсеместно наград за службу, в украшении городов и в облегчении жребия бедных и всякого рода несчастных. Кажется, что он, как бы предчувствуя близкую свою кончину, хотел мало по малу отвыкать от блеска земного величия и любимой своей столицы. Оставляя оную навсегда, он взял с собою только драгоценнейшее для него в свете, с первых лет молодости подругу своего сердца, чтобы на уединенных берегах Азовского моря она приняла последнее его дыхание и смежила очи его -- навеки!
Просвещенная и признательная Европа, при первой вести о его кончине, отдала ему полную справедливость. Один из французских журналистов сказал, что "первая половина жизни его протекла в помышлении о счастьи человечества, другая в совершении оного." -- Не останется и Россия к нему неблагодарною: надеюсь, что наш Историограф будет ее органом -- мне же, скудному в талантах и способах, остается только о умилением воспоминать драгоценные слезы, которые при мне исторгала из очей его жестокость разврата или порока; вспоминать, с какой всегда поспешностью хватался он за перо, чтоб начертать прощение преступнику, обвиненному в оскорблении величества; остается оплакивать моего благодетеля и благоговеть к памяти его до конца дней моих.
1826 г. Января 10 дня.
Свободное копирование
