Лев Ковалёв-Тарасов
ГОЛГОФА.
ЧАСТЬ 1
Глава первая.
1
Укутанный в одеяло, с повязкой на ушах, из-под которой выбивается вата, сижу в кровати и плачу: болят уши. Мама ничего не может поделать с этой болью. От мамы исходит тепло, которое успокаивает меня, хочется прижаться к ней и выплакать всю боль, но мама уходит на работу. Бабушка пытается меня утешить. Я же начинаю рыдать ещё громче, но теперь не столько от боли в ушах, сколько от обиды на маму: ну почему она оставила меня дома и не взяла на работу, как это бывало не раз? Конечно, маме на работе интересно. Там столько всяких машин, по которым можно полазить, потрогать блестящие штучки, подавить ногами тугие педали и даже побибикать большущей кнопкой на баранке-руле грузовика. Дядьки крутят гайки, дергают за всякие ручки, красят черной и зеленой краской машины и при этом очень смешно ругаются и вспоминают чужих мам, и посылают друг друга на какой-то хрен. А как интересно возиться с насосом! Давишь на ручку, а насос шипит и плюется, если, конечно, в него набрать воды. Правда, дядьки почему-то сердятся, когда я опускаю насос в бочку с водой. Они не понимают, что без воды насос только шипит.
Мама, как все говорят, руководит. Велит – кому гайки крутить, кому машины красить, кому куда-то уезжать. Меня все любят: конфетами и баранками угощают. Лучше бы разрешали насос топить в бочке с водой. Странные эти взрослые…
На маминой работе так интересно, но взрослые почему-то не очень любят работу. Вечером не приходят домой, а, как мама с бабушкой говорят, приползают, «накувыркавшись» на этой самой работе. Говорят, конечно, неправду. Ни разу не видел, чтобы дядьки кувыркались на работе.
Мама, вернувшись, домой с работы, поужинав, залезает с ногами на диван, что мне никогда не разрешается, укутывается в большой бабушкин платок (его почему-то называют странным словом «шаль») и читает, и читает, и читает толстенную книгу. Ну что интересного в этой книге? В ней даже картинок нет. Вот мои книжки-раскладушки – это да! Все в них красиво и интересно. Мама даже в моих книжках что-то читает. И так понятно без чтения этих букв-закорючек, где волк, а где Красная Шапочка. Так нет, маме надо обязательно прочитать эти закорючки и потом радостно сообщить мне, волк хотел съесть Красную Шапочку, но охотники ему помешали. Мне и так, без всякого чтения, всё видно. Ладно, мама после работы книжки читает, пока не заснет. А вот наш сосед дядя Витя после работы ничего не читает, ни книжек, ни газет. Он говорит, что обо всем узнает на политинформации, её почти каждый день какой-то инструктор в конторе проводит. Да и радио весь день и даже вечером разные знания ему в голову вдалбливает. Так вот, дядя Витя, как приползет домой, так не только много ест, но и пьет еще пиво. Я один раз попробовал пиво. Такая гадость! Но дядя Витя говорит, что пиво его только заводит. И он, как заведётся, пьёт водку. Что в ней хорошего? Пиво - ещё ладно, от него отплеваться можно или заесть конфетами. Но водка! От неё дядя Витя орет песни, хвалится своей силой, а когда всем надоедает, его укладывают спать в сарае на сене. А если дядя Витя будет спать дома, так он, не дай Бог, с кровати свалится. А на что он будет нужен ушибленный? Ему завтра на работу нужно, а не в больницу.
От обиды на маму, на непонятливых и таких странных взрослых и даже почему-то на бабушку, я не переставая, рыдаю. Всем надоел. И даже самому себе. Вот бы оставить этого меня, плачущего от боли и обид, на кровати, а самому птичкой выпорхнуть в форточку. От такой неожиданной мысли я затих, и сразу в дверях комнаты появилась бабушка.
- Молодец! Что, боль утихла? От твоего плача кот, и коза Манька сбежали со двора. Только Жучка, твоя верная подружка, жалостливо подвывает, слушая вопли. Держи, - и сует мне в руки пожарную машинку.
Эту машинку от меня прятали в буфет за стекло, куда я забраться не мог. Пытался, конечно, и не раз, но безуспешно. На такую красоту я мог лишь любоваться. И вот она в моих руках. Теперь можно и не плакать. Да и не такая уж эта боль сильная. И я принялся «работать» – крутить гайки. Через полчаса отдельно лежали колеса, лестница, кабина и отковырянные фары. Я руководил и работал. Совсем как взрослые. Было так интересно. Нисколечко не устал. Ещё немного осталось поруководить, поработать, и от машинки остались бы «рожки да ножки». Вошла бабушка и ахнула:
- Что же ты натворил!
Увидев, что я скривил рот в готовности зареветь, махнула рукой и, как говорят, «чем бы дитя ни тешилось – лишь бы не плакало», сунула в мои разбойные руки огромное яблоко.
- Займись лучше делом!
Я и занялся – принялся, есть яблоко. Когда грыз и жевал его, в ушах щелкнуло - боль утихла, и стало хорошо и спокойно.
Проснулся от того, что мама с бабушкой, ворочая меня с боку на бок, с ушей моих снимали повязку. Из их разговора я понял, что у меня в ушах что-то прорвало и вытекло. Ура! Я здоров! Попытался сразу отправиться на улицу, собрать в стаю друзей-собак и с ними бегом на мамину работу. Но не тут-то было. Мама и бабушка с таинственным видом, как будто они знали что-то такое интересное, о чем должны были обязательно и немедленно мне сообщить, подвели меня к окну.
- Посмотри на улицу!
