Глава 3. Григорополисская
Как проходило наше путешествие в зимнюю пору, рассказать затрудняюсь. Помню только, что я был обёрнут в большое количество тряпья, всё чаще мои ножки отказывались идти по бесконечным раскисшим дорогам, я просился на руки. Но руки папы и мамы были заняты. Меня сажали на тачку, но там было холодно и неудобно. Сильно хотелось есть. Младшая сестрёнка всё время требовала грудь мамы, из которой, как я сейчас понимаю, высасывать то было нечего. Если родителям удавалось раздобыть что-то съестное, в первую очередь кормили меня. Бедные мои старшие сестрёнки и братик! Им доставалось гораздо меньше, чем мне. Тем не менее, все выжили и по весне прибыли в станицу Григорополисскую.
Отец присмотрел пустырь около улицы с названием Выездная, построил большой шалаш из веток и соломы, и мы, наконец, смогли раздеться и свободно расположиться на соломенной подстилке. Неподалёку отец вырыл не глубокую яму, диаметром больше трёх метров (просто снял верхний чернозёмный слой), тачкой навозил откуда-то глины, полил водой, чтобы размокла, посыпал сверху соломой и, закатав повыше штанины, начал танец. Мял он глину с раннего утра до позднего вечера. Часто ему помогала мама и дети. Однажды затянули в этот круговорот и меня, но я сразу же провалился до самого мягкого места и не смог вытянуть ни одной ноги. А старшие, поплясав немного в яме, вылазили и, не обмываясь, носились по пустырю, как черти. Далее отец сделал из досок квадратные формочки, затрамбовывал в них перемешанную с соломой глину и раскладывал по земле ровными рядами для просушки. Получался колыб или саман – отличный материал для строительства дома.
Хата, которую построил отец, теперь была на каменном фундаменте (а не на сваях), с глиняным полом, без потолка, с шатровой крышей из камыша, который снизу, тоже оштукатурили глиной. Помещение представляло собой одну большую комнату, как я сейчас предполагаю, размером 7х4 метра. Посредине длинной стены была входная дверь. Рядом с дверью поперёк помещения, примерно до середины, стояла кирпичная стена, которую называли кОмин (не камин, а именно кОмин), за кОмином вплотную к нему стояла печь с плитой для приготовления пищи. Она имела продолжение, называемое лежанкой. Лежанка и кОмин являлись сложноустроенным дымоходом: когда печь топилась, горячий дым, проходя по витиеватому дымоходу, нагревал лежанку и кОмин, которые потом долго сохраняли тепло. Наконец то(!) у нас был свой дом. И были кровати, вернее, сбитые из грубых досок топчаны. Один топчан предназначался маме с папой, второй – двум старшим сёстрам, третий - для меня с братом, третьей сестре (которая старше меня) досталась лежанка, а для четвёртой (которая младше меня) сделали маленькую подвесную колыбельку. На радостях мы (дети) попрыгали и покувыркались, затем чинно разлеглись по кроватям и заснули в обнимку друг с другом.
