Зимний сезон 1876--77 года Н. И. Новиков начал как будто при благоприятных условиях. Приняв в компанионы А. В. Левицкого, внесшего 10.000 р. на дело, Новиков частью этой суммы покрыл дефицит летняго сезона, и остальной частью уплатил авансы, приобрел имущество, заказал массу костюмов для опереток и исторических пьес и, наконец, дополнил труппу многими выдающимися артистами. По бюджету, составленному Новиковым, его ежемесячный расход равнялся 10.000 руб., который, при 25-ти спектаклях в месяц, мог покрыться при 400 р. поспектакльного сбора на круг. На такую сумму как 400 руб. Новиков, имее в составе драмы Милославского и Барского, а оперетки -- Корбиель, Михайловскую, Бородина, мог вполне разсчитывать, не смотря на конкуренцию драматической труппы Дюкова. Вышло однако не то и опять подтвердилась старая истина, что сумма, вносимая публикой на театр, из года в год колеблется между однеми и теми-же определенными цифрами и, если вместо одной труппы являются две, то эта сумма не увеличивается, а только распределяется между двумя театрами. Сказалось это с первых-же спектаклей в обоих театрах; и в том, и в другом сборы были слабы и в первый-же месяц Новиков получил на круг, вместо ожидавшихся 400 руб., только 200 р. Увидев такие результаты, Новиков энергично принялся за постановку опереток, делая для нее крупныя затраты. Так, постановка "Анго" обошлась ему почти в 3 тыс. руб., но первый сбор не превысил и 500 руб., а дальнейшие шли все хуже. Потеряв надежду поправить дела опереткой, Новиков пригласил на гастроли артиста Императорских театров Павла Васильевича Васильева, при котором дела значительно поправились; с отездом, однако, Васильева театр по прежнему пустовал: оперетки уже не было, а к драме, благодаря Славскому, Любскому и К°, доверия не было.
Для поправления дел Новиков, в конце сезона ставил даже отрывки из опер, при участии тенора Усатова, но и это не помогало. В итоге сезон закончился для Новикова весьма плачевно, он остался много должен и выдал векселя, по которым и выплачивал впоследствии, состоя артистом Императорских театров в Петербурге.
Из артистов, впервые выступавших при мне в этот сезон, укажу прежде всего на Константина Гавриловича Лелева-Вучетича. Занимал он амплуа первых любовников, иногда, впрочем, выступая и в характерных ролях. Большим успехом Лелев не пользовался, хотя считался весьма полезным актером. Насколько я наблюдал Лелева он был большой труженик и к ролям своим относился весьма серьезно, тщательно их изучая. В этом отношении он мне напоминал Николина. Успеху Лелева отчасти вредил и его голос, который был далеко не симпатичен. Из всех исполненных им ролей ему наиболее удалась роль Дмитрия Самозванца.
В частной жизни Лелев был очень скромен, от товарищей по труппе держал себя очень далеко и никогда не принимал участия ни в попойках, ни в карточной игре. По этой-ли причине, или по другим, но большими симпатиями артистов он не пользовался, хотя того-же нельзя сказать относительно артисток. В описываемый мною сезон ему сильно симпатизировала артистка С. П. Волгина, о которой много говорили не столько, конечно, как об артистке (она в то время только начинала свою карьеру), сколько как о красивой женщине. Эта симпатия Волгиной к Лелеву, насколько мне помнится, причиняла ей подчас не мало огорчений, так как Лелев был очень ревнив и в припадке ревности не останавливался даже перед кулачной расправой. Был такой случай. В бенефис Волгиной назначена была пьеса "Огненная Женщина". В этой пьесе для исполнительницы главной роли требовалась прежде всего красота, которою Волгина обладала, что, вероятно, и было причиной назначения именно этой пьесы в ее бенефис. Репетиция накануне спектакля прошла благополучно, но на другой день бенефициантка долго не являлась в театр, а когда наконец прибыла, то поразила всех своим лицом, которое было сильно гримировано. Со слезами на глазах она рассказала о припадке ревности Лелева и показала последствия на своем лице. Труппа была сильно возмущена поступком Лелева, превратившего бенефициантку, далеко до спектакля, в "огненную женщину", но в историю эту не вмешивалась; вмешался только Новиков, посоветовавший бенефициантке во время спектакля стоять к публике не en face, как это требуется по пьесе, а в профиль, дабы скрыть от публики сильные дефекты на лице. Недоразумение это тянулось впрочем, не долго и воюющия стороны вскоре примирились.
После Харькова я встретил Лелева в 1880 г. в Одессе, но симпатией его уже была не Волгина, а весьма юная особа, тоже красивая, А. Г. Дагмарова, с которой Лелев впоследствии служил в Киеве, при антрепренере Савине в 1883 году. С того времени и вплоть до 1890 г. я Лелева более не встречал, но слышал, что он занялся антрепризой в маленьких городах, а в 1886-87 г. не безуспешно антрепренерствовал даже в Одессе, где в составе его труппы были, между прочим, Чужбинов, Петипа с женой и др., а на гастроли приезжала Горева. В 1890 г., проездом через г. Чернигов, я узнал, что антрепренером городского театра состоит Лелев. Я отправился в театр и после первого акта зашел в уборную Лелева. Он лежал на диване, тяжело дышал и еле говорил. Я тогда-же понял, что он серьезно болен и удивился, как человек при таком состоянии здоровья, может нести на себе весь репертуар и при этом режиссерствовать. Здесь-же в уборной он познакомил меня с своей женой Нининой, занимавшей амплуа ingenue comique. Летом того-же года Лелев переехал в Киев, где жил в "Райгородке" для поправления здоровья своего ребенка, которого он безумно любил. Я посетил его в "Райгородке", где наткнулся на следующую поразившую меня картину: по саду бегала маленькая девочка, а Лелев ее догонял, при чем после каждых десяти шегов он останавливался, сильно задыхаясь. Лицо его было исхудалое, желтое, глаза блестели; мы поздоровались, руки его были влажны!-- "Что с тобой"? спросил я...-- "Надо... поиграть... ребенком... мать... не хочет", ответил он, тяжело дыша. Мы вошли в комнаты. После первых-же приветствий я заметил, что отношения Нининой к Лелеву крайне враждебны. Долго оставаться там я не мог и уехал, предавшись мечтам о превратностях судьбы. В 1892 г. я был в Одессе, где узнал, что Лелев очень плох, что у него чахотка, что на сцене он уже играть не в состоянии и что антрепренер городского театра И. Н. Греков из сострадания дал ему место библиотекаря при театре. Еще через год я узнал, что жена Лелева его оставила в безпомощном состоянии, а сама направилась с какой-то труппой в Сибирь вольной пташкой.
Доктор Попич, пользовавший Лелева в Одессе, передавал мне, что он поражен ужасной борьбой Лелева между жизнью и смертью, да еще при такой жалкой обстановке: средств никаких, помещение невозможное, несчастный ребенок здесь-же, а Лелев все борется и не поддается, "Лучше умереть, чем так мучиться", добавил доктор. Лелев умер в Одессе, куда и прибыла сестра его, принявшая на себя заботу о несчастном ребенке, которого Лелев до того любил, что, не смотря на все просьбы матери, не желал ей его отдать. Уже после смерти Лелева Нинина взяла к себе ребенка.
Свободное копирование
