Дней восемь спустя, на обратном пути, в вагоне, разговор коснулся м-ль Мейстер. Арман и Моргенштерн, которые не выносили ее, по обыкновению свободно выражали свои чувства по отношению к ней. "Она ядовитая, -- говорил Моргенштерн, -- к ней не следует подходить очень близко". А Арман прибавил: "Нам необходимо от нее избавиться, непременно надо, чтобы она убралась".
Мой муж в первое время очень дорожил своей переводчицей и защищал от ее врагов. Он называл ее "своей правой рукой" и утверждал, что не может обойтись без нее. Поэтому я ее всегда защищала, так же и на этот раз. Оба, наконец, возмутились: неужели я была настолько слепа и не замечала, что Мейстер уже давно любовница моего мужа?
У меня было определенное мнение о верности моего мужа, но мысль, что ему могло понравиться это увядшее и смешное создание -- такая "старая дева" -- рассмешила меня.
Оба мои спутника пожалели, что проболтались, и замолчали.
Тогда я припомнила, что мой муж писал мне о том, что подарил м-ль Мейстер прекрасный мех. "Мех в марте месяце!" -- подумала я. Конечно, мех этот мог возбудить некоторое подозрение. Но это было уж слишком глупо! Гульда Мейстер! Нет, не стоит и думать об этом.
Дома я застала Сашу в постели с обвязанной головой. Испуганная, я спросила, что с ним случилось.
-- Ничего, -- ответил муж, -- он упал на улице, но, право, это ничего.
Мне стало как-то не по себе: все в доме показалось каким-то холодным. Я смотрела вокруг -- ничто не изменилось, а вместе с тем все было по-другому.
У меня была добрая и честная служанка Цензи, которую я привезла с собой из Пассау. Я упрекнула ее за то, что она пустила детей на улицу: она отлично знала, это было ей запрещено. Она ничего не ответила мне. Я рассердилась и была с ней резка. Она со слезами созналась в том, что произошло.
М-ль Мейстер поняла мои слова буквально, когда я просила ее заменить меня; она окончательно устроилась в моей спальне, употребляла мое белье и вещи и спала в моей кровати рядом с моим мужем. А для того, чтобы дети не мешали им днем, их отправляли на улицу, -- вот от чего и произошел этот случай.
Настал час, когда м-ль Мейстер имела обыкновение являться. Я заперла на ключ дверь, которая вела из гостиной в спальню, а ключ положила себе в карман.
Звонок. Жеманная и изящная, появилась, подпрыгивая, девица из Пазевалка. Мой муж, очевидно, подозревавший что-то, стоял точно остолбеневший. Я позвала служанку и заставила ее повторить слово в слово все то, что она мне рассказала. Ни та, ни другой не решились отрицать. Отослав девушку, я заперла дверь гостиной на ключ, взяла приготовленный заранее кнут и принялась бить девицу с такой силой и так долго, насколько выдержали мои мускулы. Она скакала с одного конца гостиной на другой и без передышки кричала: "Да защитите же меня, наконец, доктор, защитите меня!" Крики эти не пробудили никакого отклика в душе моего мужа, который стоял как вкопанный. Когда я утомилась бить ее, я открыла дверь и вытолкала мою "заместительницу" вон.
Что касается моего мужа, я покончила и с ним.
Тотчас же я велела перенести в другую комнату его кровать и все, что принадлежало ему, со всеми его мехами и кнутами.
Свободна! Избавиться от всего мучения этих десяти лет!.. Снова принадлежать самой себе!.. Никогда больше не надевать меха! Никогда не брать кнута в руки! И никогда больше не слышать ни слова о "греке".
Точно тяжелая броня, которую я носила в продолжение долгих лет, которая давила меня и стесняла естественные движения моего тела и могла бы раздавить меня, спала наконец с моих плеч; я должна была присесть, чтобы вполне спокойно насладиться радостной минутой и удовольствием от моего поступка.
На другой день м-ль Мейстер написала Захер-Мазоху:
"Лейпциг.22.3.82.
Милостивыйгосударь,выпонимаете,чтопослетого,каксомнойобошлисьтакимобразомувасвдоме,яотказываюсьотмоейдолжностивредакции.Яокончумоюработудлямайскогономера,затемуезжаювБерлин,кудапрошувыслатьследуемыймнегонорар.
ИзБерлинаянамеренапотребоватьусудаудовлетворениязаоскорбление,нанесенноемне.
Примитеипр.
ГульдаМейстер".
Этого суда я жду до сих пор.
Свободное копирование
