***
Среди множества предложений, полученных редакцией, было одно от некой Гульды Мейстер из Пазельвака. Она предлагала свои услуги в качестве переводчицы со многих языков. Мы ей предложили работу на пробу и после предварительного испытания пригласили в качестве сотрудницы. Это было маленькое создание, порядочно увядшее, но с большими претензиями. Ее жеманные манеры, старание казаться изящной, ее несносное кокетство -- все это страшно раздражало. Но она была прекрасная переводчица, а до остального нам не было дела.
Очень много французов посетили нас за это время: Сен-Санс, профессор Сеаль. М-м Адан, издательница "Nouvelle Revue" и друг Гамбетты, писала из Петербурга, где она была по делам политики, о своем намерении заехать к нам. В январе 1882 г. мы получили из Нюремберга письмо от некоего г. Армана, который писал, что находится в этом городе с целью изучения Дюрера и что до своего возвращения во Францию он непременно приедет выразить свое уважение Захер-Мазоху. Его посещение должно было состояться через несколько дней.
Арман приехал и оказался чрезвычайно симпатичным человеком. Он был еще молод, но довольно полный, что старило его и придавало известную неповоротливость. Он говорил необыкновенно просто и так сердечно, что трогал до глубины души. Он не говорил о себе, но умел во время разговора кстати бросить два-три замечания, которые выясняли его или намекали на то, что он не желал выразить прямо.
Уходя, он просил позволения прийти еще.
Леопольд был в восторге от него.
-- Что за очаровательный человек! -- воскликнул он. -- Ах, эти французы! Как с ними чувствуешь себя легко.
На другое утро, войдя в гостиную, я нашла там букет прелестных роз, присланных мне Арманом.
Арман остался в Лейпциге, а д-р Баумгертнер уехал путешествовать. Он не простился с нами, а только прислал сказать, что дела вызвали его на несколько недель в Вену.
В последнее время он посещал нас все реже и реже и, наконец, совсем перестал бывать у нас.
Этот внезапный отъезд надолго встревожил меня. Очевидно, что-то произошло.
Уже несколько недель как мой муж был в скверном настроении. В прежнее время он в таких случаях переставал работать, теперь он не мог поступить так. Занимая положение редактора журнала, он взял на себя обязанности и по отношению к другим лицам, и хотя он заявил мне, что все это надоело ему, тем не менее принужден был работать.
Не сделал ли он сам некоторых предложений д-ру Баумгертнеру, как он мне несколько раз угрожал?
Кровь бросилась мне в голову, и я дрожала от гнева и стыда при мысли, что это могло быть.
Я знала, что он не имел ни малейшего понятия о серьезном и чистом направлении д-ра Баумгертнера и совершенно не понимал возвышенных чувств этого человека. Единственным объяснением, приходившим мне в голову, было то, что Захер-Мазох решился на этот постыдный шаг и что Баумгертнер убежал, разочарованный нами благодаря его низкому поступку.
Каким образом д-р Баумгертнер мог знать, что я новее не разделяю мнений моего мужа?