***
Предпочтение, оказываемое Катериной "пессимисту" было, вероятно, одной из причин, по которой мой муж не выносил ее. Она часто говорила мне, какое очаровательное впечатление произвели на нее все трое детей, когда она их увидела в первый раз. Так как она намеревалась переехать вместе с нами в Париж, как только обстоятельства будут благоприятны, т. е. когда Рошфор вернется туда, то она часто повторяла:
-- Вы не можете себе представить, какое впечатление произведут ваши дети на бульварах и в Булонском лесу, где они будут гулять в сопровождении нянюшки, одетой в русский костюм. Газеты поместят их портреты, повсюду будут выставлены их фотографии и о них будут писать статьи. Весь Париж будет говорить о них, и они сделают вам великолепную рекламу.
Несколько лет спустя, и в продолжение долгого времени, Лессепс с большим успехом осуществил эту идею рекламы посредством детей.
Перспектива сенсации, которую может произвести его Саша в Париже, конечно, прельщала моего мужа. Но Катерина, по злобе, нарочно портила ему все удовольствие, говоря только о Митчи, который со своей изящной фигуркой, смуглым цыганским личиком и жгучими глазами был, по ее мнению, самым оригинальным ребенком, какого она когда-либо видела.
В начале зимы я заказала детям пальто из коричневой мохнатой материи, похожей на ту, из которой делают монашеское платье, и большие, круглые, мохнатые шляпы из фетра того же цвета; они были так милы в них, что Катерина тотчас же заказала и себе такое же пальто и шляпу. Ее лучшим удовольствием было гулять с детьми пешком или в экипаже, одетой в такой же костюм, как и они. У всех вместе был такой оригинальный и красивый вид, что было приятно смотреть на них; Катерину принимали за их старшую сестру, что чрезвычайно забавляло ее.
Это было как раз в то время, когда молодой Штрассман, сын артистов из Бургтеатра, был приглашен в Грац. Мы с Катериной присутствовали при его дебюте в "Даме с камелиями" в роли Армана. Это был только начинающий артист, но он был так необычайно красив, что красота его заставляла забывать все несовершенство его игры.
Катерина долго лорнировала его и наконец, повернувшись ко мне с довольной улыбкой, прошептала мне на ухо:
-- Он слишком красив, я должна доставить себе это удовольствие!
И она "доставила" его себе. В несколько дней он был побежден.
Она никогда не рассказывала мне, каким образом ей удавалось так быстро удовлетворять подобные желания; она только заявляла, притом подтрунивая, о совершившихся уже фактах.
Меньше всего она щадила себя в своих насмешках и в едва начавшемся развлечении уже предвидела конец. Она была убеждена, что ни один мужчина не может быть верен женщине, а для того, чтобы не давать возможности мужчине торжествовать над ней, она их всех обманывала раньше, чем им самим это приходило в голову. Однажды она сказала мне:
-- Ты не можешь себе представить, как спокойно относишься к измене мужчины, если ты уже заранее отомстила ему!
Она изменила Штрассману с одним молодым англичанином -- г. Ж***, который жил с матерью в Граце и вращался в аристократическом обществе.
Впрочем, мне кажется, что она удерживала при себе Штрассмана все время его ангажемента в Граце, и только исключительно ради его красоты, которой она наслаждалась как произведением искусства.