Деревня без водки

Глава 71

Деревня без водки

Свою затяжкою война избила все: и народный дух, и народную экономическую мощь. Всем было ясно, что никакой победы и одоления не будет, а будут новые жертвы и расходы. На сходках мужики уже без всякого стеснения ругали правительство скверными словами, а в особенности Распутина и царицу. Как-то сразу заботы крестьянина с результатов войны (они его уже не интересовали) перешли на ее последствия, нарушавшие через рыночные скачки цен всю его жизнь, и каждый скорее спешил устраиваться хозяйственно так, чтобы меньше быть ограбленным и битым от надвинувшегося кризиса.

Кто еще интересовался деньгами, продавал старую ценную одежду и ценные вещи. Другие наоборот, предвидя еще больший денежный крах, скупали эти вещи.

У нас в семье тоже были сбережения в несколько сот рублей и мне очень хотелось на них купить косилку для хлеба, но, когда мы хватились, цена на них была уже свыше шестисот рублей, то есть в 3–4 раза выше нормальной, так и не состоялась эта покупка, и деньги дальше — больше пропали. Но, несмотря на это повышение цен, на товарном и даже продовольственном рынке недостатка ни в чем не было (так велики были запасы довоенной России), и деревня по-прежнему еще могла справлять свои праздники, хотя уже без всякого пьянства. Продажа водки была запрещена еще с начала войны, а самогонку научились делать не сразу. И это для большинства было очень хорошо и выгодно, они от этого быстро становились на ноги. Даже в карманах заядлых пьяниц деньги залеживались и поневоле заставляли их употреблять на улучшение пищи, одежды и вещей хозяйственного обихода. Даже все бывшие босяки оделись-обулись и стали походить на порядочных людей.

У нас из таких пропойц был, так называемый Дешевый Петр. Был он хороший портной и печник. Летом клал печи, а зимой ходил по деревням и портняжил. Но когда была в продаже водка, ему никогда не хватало ни на обувь, ни на одежду и он ходил в опорках и рваном пинжаке, так как расходы на это не считал важными. Главной же задачей считал уничтожать казенное вино.

— Я, — говорил он, — уничтожаю вредные спиртные напитки не на словах, а на деле, так что на меня другие обижаться не могут, что кто-то напился или опился из моей доли. Если бы и все так поступали, мы бы весь алкоголь уничтожили. Чего там, по стакану на день на всех бы не достало! Я самый борец алкогольный.

Когда не стало водки, этот самый Дешевый Петр, раньше пропивавший задатками вперед весь свой заработок, вдруг появился в нашей деревне одетым, обутым и причесанным.

— Я, — говорит, — не дорожу этой хорошей снарядой, — говорил он мне, стыдясь своего хорошего костюма, — но ничего не поделаешь, некуда стало деньги помимо девать: в кармане носить — потеряешь; взаймы давать — не отдадут; политуру пить, денатурат — ослепнуть можно. Да и не понравилась мне эта гадость, вот и пришлось одежду покупать.

Он так привык быть босяком, что стеснялся всегда своего нового приличия и чувствовал себя виноватым.

Даже мой сосед, Воронин, всю свою жизнь проживший из-за пьянства в большой нужде, даже и он преобразился за это время и стал ходить умытым и причесанным.

— Попробовал, — говорил он мне по-соседски, — пить политуру — не понравилась, за сердце дюже хватает, сдохнуть можно, и отрыжка скверная после. Как-нибудь так жить надо.

И он действительно стал было немного жить лучше год-два, а потом революция, самогонка, «русская горькая», и он кончил, как и должен был кончить: пьяный замерз в поле, едучи от праздника, на зимнего Николу.

До этого времени было такое понятие в деревне, что без водки никак нельзя справить похорон, крестин, а уже в особенности свадьбы. А как ее закрыли, и, поверьте, это выдохлось. Один за одним привыкали к трезвым праздникам и угощениям, и водку заменяли конфетами, орехами, арбузами и обилием мясных блюд. Конечно, не всем это нравилось, и любители до пьяных праздников переставали ходить на них к родным.

— Ну что мне там делать, — говорил пожилой крестьянин, Антон Гуляев, — сиди, как дурак, и делать нечего. Тверезому и песни петь не к лицу. А так какой же праздник! Посидишь-посидишь, похлопаешь глазами, да скорее домой.

Но такие любители быстро сходили со сцены, и, если бы дальнейшая послевоенная жизнь не приняла таких уродливых форм и рыночных отношений, которые снова потребовали нестерпимого желания забыться в вине (а не прежнего праздничного веселья) и вызвали чуть не повальное стремление к самогоноварению, — жизнь народная очень скоро изменилась бы к лучшему, не стало бы по деревням прежних бедняков-пьяниц. Но этому возможному и близкому крестьянскому счастью кто-то позавидовал, и на его дороге стали темные и враждебные ему силы и снова повергли нашу жизнь в темные и туманные потемки борьбы за кусок хлеба и в бурное пьяное море.