Тему Калерии нужно очень точно уяснить. Это не поэтическое восхищение природой, присущее восторженной кисейной барышне. Существование в высоких небесных сферах - привычное и вполне профессиональное состояние Калерии. Она поэтесса, она воспринимает природу как материал для своего творчества. С этим материалом она имеет дело давно, знает его досконально, не увлекается и не восхищается им. Ее интерес совершенно профессиональный. Она наблюдает и констатирует. Так живописцы говорят о красках, врачи о болезнях, музыканты о нотах. Так же профессионально Калерия говорит о тонких чувствах, например о любви. В этой сфере Калерия считает себя совершенным специалистом. "Его любовь, - говорит она о Рюмине, - должна быть теплой и бессильной... вся - в красивых словах... и без радости... в его душе есть что-то нестройное...".
Это, так сказать, высокой квалификации профессор, консультант по части поэтических ощущений, которому совершенно необязательно самому их испытывать. В своих эмоциях Калерия чрезвычайно экономна. В конце концов она -"ряженая", а в те моменты, когда маска снята, выясняется, что она застенчива, грубовата и безнадежно несчастлива в личных делах. Ее пикировка с Власом ведется с позиций холодно принципиальных.
"Мое почтение, Абстракция Васильевна", - приветствует Калерию Влас и продолжает разговаривать с ней в том же ироническом тоне. Играть здесь мелкую ссору было бы не то что неверно, а недостаточно интересно. Отношения Власа и Калерии сложились уже давно. Это не вульгарная семейная склока, а довольно тонкая, хитрая война, в которой атакует Влас, а Калерия активно обороняется. И в первом действии происходит одна из тех стычек, когда "противники в конце концов отошли на исходные рубежи".
Здесь же, в первом действии, отчетливо выясняются и отношения Варвары с Калерией. Несомненно, Варвара видит все недостатки Калерии, но в силу своей природной чуткости, высокой внутренней культуры никогда, ни в одном месте пьесы не позволяет себе и тени насмешки или недостаточного внимания к сестре мужа. Варвара принимает Калерию такой, как она есть, не критикуя ее, не споря с ней. И Калерия понимает это, расценивает как должное, но отвечает Варваре тоже добрым чувством. Отношения Калерии и Варвары - это хорошие, хотя и не доходящие до дружбы отношения двух культурных, умных женщин. Никакой сентиментальности в этих отношениях нет.
Грозивший перейти в ссору, спор Власа с Калерией кончается на этот раз мирно: он пьет чай, она подходит к роялю и начинает играть. Калерия должна быть хорошим музыкантом, чтобы ноктюрн в ее исполнении прозвучал поэтично. Это нужно не только для подготовки следующей сцены - появления Ольги Алексеевны, - но и для того, чтоб в конце действия Калерия блестяще сымпровизировала музыку "Эдельвейса". Здесь не нужно никакого иронического оттенка, никакой пародии.
Ольга Алексеевна появляется как бы из музыки этого ноктюрна. Она "входит, быстро откинув портьеру, точно влетает большая, испуганная птица, сбрасывает с головы серую шаль". Горький, написав эту ремарку, как бы намекнул на поэтическое, "метерлинковское" решение выхода Ольги, и чем поэтичнее будет этот выход (он должен быть действительно поэтическим, без кавычек поэтическим), тем острее и интереснее окажется последующее разоблачение.
Во все свои слова и поступки Ольга как бы вкладывает особенный, иногда "таинственный" смысл: и в поцелуй,
которым обменивается она с Варварой, и в обращение к Калерии: "О, играйте, играйте! Ведь можно и без рукопожатий, да?", - чтобы все поняли, как Ольга ценит, понимает и любит музыку, - и, наконец, в приветствие Власу, - с ним она здоровается так, точно они оба состоят в каком-то тайном опасном заговоре.
Влас отвечает Ольге насмешливо и подчеркнуто
прозаически, не поддаваясь ее "возвышенно-грустному" настроению, так как видит в ней не поэтическую чайку, а то, что она есть на самом деле, - только домашнюю птицу, наседку, курицу. Эта настоящая сущность Ольги
подтверждается ее монологом о детях, молоке, лопнувших пузырьках, новой горничной и так далее.
На глазах у публики происходит процесс чудесных превращений Ольги Алексеевны. Еще несколько жалостногероических реплик о том, как "мучительно трудно быть женщиной...", о тяжелом чувстве ответственности перед детьми, и Ольга из курицы превращается в ночную сову, которая на всех нагоняет тоску. В результате - в столовой дачи Басовых воцаряется такое гнетущее настроение (сюда нужно еще прибавить мечтательные плоды вдохновения
Калерии), что гнусавое пение Власа на мотив "вечной памяти", завершающее эту сцену, становится вполне закономерным. Таким же закономерным будет и взрыв хохота в зрительном зале.
После этого тоскливо-иронического эпизода, чтоб разрядить его мрачную атмосферу, чтоб резко изменить содержание и настроение акта, Горький начинает очаровательный по своей легкости и непринужденности эпизод, который можно условно назвать: "Дачная бесцеремонность". Целая ватага неожиданных гостей заполоняет сцену. Гости нагрянули по привычной необходимости чем-нибудь заполнять летние вечера. Никакого искусственного оживления или особенно приподнятой веселости в этой сцене не должно быть. Дачники - публика неторопливая, праздношатающаяся. Заходят не по делу, а просто на огонек. Есть самовар на столе, - присядут за стол, нет, - заберут с собой хозяев и пойдут дальше. Идут не тесной гурьбой, а маленькими группками, поэтому и к басовской даче подходят не сразу кучей, а постепенно.
Замыслов, Соня и Зимин остались на террасе, откуда слышен их говор и смех. Первой вошла в комнату Марья Львовна. Она врач. Басов сказал ей, что Варваре нездоровится, - предлог, чтобы зайти. К ней присоединяется Юлия Филипповна, - для нее это предлог, чтобы уйти из дому, где-нибудь она обязательно встретит Замыслова, их роман только начинается, и потому он ей интересен. Да, кстати, нужно пригласить Калерию участвовать в будущем концерте.
Рюмин пользуется каждым случаем для своей риторики и декламации - ему нужна аудитория. Соня и Зимин завернули по пути, сейчас они убегут дальше, в поле, к реке. Одним словом, вся эта компания соединена случайным, мимолетным интересом. Но всем им хорошо, свободно, весело. Впечатление некоторой суматохи на сцене должно быть создано не искусственно приподнятым тоном, а тем, что люди говорят одновременно, как это часто бывает в большой компании. Только реплика Марьи Львовны, обращенная к Власу: "Все стараетесь быть остроумным? Да? И все неудачно?" - может прозвучать в уже наступившей тишине. После этого Юлия Филипповна берет всю инициативу действия на себя. Ей аккомпанирует Замыслов, в этой сцене - остроумный, веселый и обаятельный. Им нужно пригласить для участия в благотворительном вечере Калерию Васильевну, и Замыслов делает из этого целое представление. После ухода всех троих в комнату Калерии настроение в столовой дачи Басовых понизилось. Тема дальнейшего разговора определяется не сразу. Ольга Алексеевна хотела бы перейти к сплетням. Ее мещанская, злобная натура обнаруживается на каждом шагу, и хотя она искусно прикрывается видимостью сочувствия к ближним, рассмотреть это нетрудно.
Здесь выясняется еще одна деталь в отношениях Варвары и Ольги. В Ольге есть черты, которые Варвара резко и решительно осуждает, хотя жалеет и любит ее.
Следующая сцена характеризует самых молодых персонажей пьесы - Соню и Зимина. Эта юная пара вносит с собой особенно радостную и чистую ноту беззаботного веселья, мягкого, светлого юмора, ощущения полноты жизни... Как непохожа их шутливая пикировка между собой на злой сарказм Власа, на мрачную иронию Суслова или пошлые остроты его приятеля Басова! Но им самим скучно среди собравшихся здесь "дачников", и они исчезают так же стремительно, как появились. "...вперед - Спарта!" - и Соня с Зиминым уже несутся по дорогам, как сумасшедшие.
"Их голоса и смех долго звучат где-то около дома", - написал Горький в ремарке. И должны запомниться на весь спектакль -добавим мы. После их ухода на лицах взрослых еще долго держится улыбка.
А Ольга Алексеевна как-то бессознательно даже пытается повторить одно из самых юных, самых непосредственных движений Сони - что-то вроде прыжка через веревочку: "Когда-то и я была похожа на нее...". Но потом она поднимает серьезный вопрос о воспитании детей, и начинается новый эпизод, где столкновение взглядов Рюмина и Марьи Львовны переводит действие пьесы в чисто философский план. Рюмин атакует. Это воинствующий субъективный идеалист. Его убеждения сейчас не могут, пожалуй, поколебать никого из советских людей. Но они, сидящие в зрительном зале, становятся свидетелями и арбитрами ожесточенной схватки, очевидно, очень верно отражающей расстановку сил и борьбу, которая шла в среде интеллигенции того времени.
Можно сказать, что в этом коротком диалоге, как в капле воды, отражается борьба двух основных направлений философии, двух противоположных мировоззрений -идеализма и материализма. Большой художник слова, основоположник пролетарской литературы, Горький в образах Рюмина и Марьи Львовны нашел как бы реальное воплощение этих двух борющихся, взаимно исключающих мировоззрений. Пустой фразер, ничтожный бездельник, благополучный мещанин Рюмин - и живой, полный чувств, действительно тонкий и умный человек Марья Львовна встречаются в этом эпизоде как непримиримые враги. Между ними не может быть никаких соглашений, никакого перемирия, никаких компромиссов.
Как же нужно играть эту сцену актерам? Вот так, как она написана, впрямую, в лоб! Нужно только, чтобы Марья Львовна не тратила слишком много энергии на своего хлипкого противника. Этот эпизод является началом философской линии пьесы, и надо, чтобы в спектакле, полном бытовой правды, он прозвучал во всю свою философскую силу, раскрывая сущность отвлеченных идей, заключенных в "Дачниках". Думаю, что сцена приобретет большую ясность, если будет кончаться репликой Марьи Львовны: "А вы постарайтесь возвести случайный факт вашего бытия на степень общественной необходимости, - вот ваша жизнь и получит смысл...". Тогда за этими словами сразу последует вопрос Марьи Львовны о Власе и ее уход в кабинет Басова.
Марья Львовна уходит, чтоб прекратить ненужный разговор с Рюминым. Выход же Юлии Филипповны и Калерии целесообразно перенести в конец акта, непосредственно к чтению "Эдельвейса". Это сделает вторую половину первого действия более компактной.
Я принципиально не считаю текст даже такого автора, как Горький, неприкосновенным. Уверен, что если бы мне довелось встретиться с Алексеем Максимовичем как с автором при постановке спектакля, то доказать ему целесообразность таких незначительных изменений в конструкции пьесы было бы нетрудно. Уверен я также и в том, что Горький не возражал бы и против некоторых сокращений в тексте, если они не искажают смысл, а только ускоряют действие пьесы.
После отвлеченной темы предыдущего эпизода появление доктора Дудакова возвращает нас в область житейской прозы. И сразу же очень интересно намечаются его отношения с женой и резкая, почти полярная разница в их характерах.
Входя из коридора, Дудаков говорит: "Мое почтение, извините... Ольга, ты здесь? Скоро домой?". Поздоровался, спросил жену то, что нужно было спросить, как и следует простому, может быть, несколько угрюмому, не очень любезному, но вполне нормальному человеку.
"Хоть сейчас. Ты гулял?" - тоже коротко и как будто бы нормально отвечает Ольга. Но такой человек, как она, разовьет подтекст этой реплики до размеров монолога. Здесь будет показана и ее покорность мужу, и заботы о нем, и желание ободрить его, такого усталого, замученного и, главное, будет показано всем присутствующим, что она, Ольга, не обычная женщина, а наиболее тонкая и деликатная из всех живущих на земле. На Дудакова это обстоятельство не производит должного впечатления. У него - дело к Рюмину.
Дудаков ругается: "Это насчет колонии малолетних преступников. Они опять там накуролесили... черт их дери! Бьют их там... черт побери!" И дальше: "И сегодня неприятность... Этот осел, голова, упрекает: неэкономно! Больные много едят, и огромное количество хины... Болван!.. Ведь не пожираю я эту хину сам? Терпеть не могу хины... и нахалов..."
Если не очень вслушиваться в смысл слов Дудакова, то из его речи обязательно запомнятся: "черт их дери", "черт побери", "осел", "болван", "нахалы". Терминология весьма решительная у этого интеллигента! Это - характер!
Для Ольги, очевидно, все это довольно привычно, вероятно, дома она тоже прибавит еще много новых эпитетов в адрес головы и малолетних преступников, но здесь, на людях, она продолжает свою линию: "Стоит ли, Кирилл, раздражаться из-за таких мелочей? Право, пора привыкнуть". Видите, сколько здесь покорности судьбе? Но Дудаков никак не понимает всех этих тонкостей. Он долбит свое: "...что значит - привыкнуть?.. К чему?". И так далее.
Последние слова монолога: "У меня нет частной практики, и я не могу бросить это дурацкое место..." - звучат уже совсем устало. И вот здесь-то как раз и развертывается во всю ширь Ольга Алексеевна: "Потому что большая семья? Да, Кирилл? Я это не однажды слышала от тебя... и здесь ты мог бы не говорить об этом... Бестактный, грубый человек!". Это сказано со сдержанными рыданиями в голосе, но как только Варвара пытается успокоить ее, Ольга взвизгивает и устраивает классическую истерику. Это не мешает ей, на мгновенье совершенно успокоившись, накинуть на плечи шаль и только тогда возобновить истеричные рыдания, звучащие через безукоризненно правильные интервалы. И если радостный смех Сони и Зимина долго раздавался под окнами, то теперь так же долго слышатся из леса точно разыгранные по нотам рыдания Ольги Алексеевны.
На сцене - полный конфуз и смущенье. Вместо того чтобы идти за женой в лес, Кирилл Акимович сунулся в комнату Калерии, - от смущения он ошибся дверью и столкнулся там с Юлией, Замысловым и Калерией, выход которых, как я уже говорил, лучше перенести сюда, в конец акта. Тогда новый эпизод - "Эдельвейс" - начнется в контрасте с предыдущим, как одна из наиболее мажорных сцен первого действия. Юлия Филипповна и Замыслов, продолжая линию активно развлекающихся людей, организуют чтение стихов под музыку. Все это весело, интересно, забавно. После соответствующих довольно комических приготовлений раздается мощный аккорд рояля и вдохновенно звучат первые слова "Эдельвейса".
Калерия преображается, у нее горящие глаза, властная поза. Она - мастер, хозяин положения, она держит в руках аудиторию. Все захвачены ее чтением, все попали под обаяние музыки, все слушают, не шелохнутся. "...И холодный покров тишины, опускаясь с небес, обнимает и ночью, и днем -одинокий цветок - Эдельвейс". Ремарка Горького: "Пауза. Все, задумавшись, молчат. Далеко звучат трещотка сторожа и тихий свист. Калерия, широко открыв глаза, смотрит прямо перед собой". Содержание и тон ремарки доказывают, что никакой пародии и карикатуры из стихотворения Калерии Горький делать не хотел. И дальнейший текст говорит о том, как захвачены силой и поэзией этой вещи все: и Юлия, и Замыслов (у которого уже рождается режиссерская идея - он режиссер всех дачных любительских спектаклей), и даже Влас.
Сцена прерывается стремительным появлением взволнованной, возбужденной Саши: "Господин Шалимов приехали". Это - начало заключительного эпизода акта. В дом приехал знаменитый писатель, громадное имя, властитель дум!
Горький пишет выразительную и обязательную ремарку: "Общее движение".
Женщины поправляют прически, мужчины принимают скромные и достойные позы, Влас на цыпочках отходит к кабинету и, остановившись на пороге, с комическим любопытством смотрит оттуда на входную дверь. И вот он появился - человек, которого так ждали, лев вышел на арену. Он оглядел находящихся в комнате. Может быть, его привлекло самое яркое пятно - Юлия Филипповна, и он обращается к ней: "Я имею удовольствие видеть...". Но хозяйка - Варвара, и взволнованно, прерывающимся голосом, "тихо, не сразу", как написано в ремарке, она произносит: "Пожалуйста... прошу вас...". Шалимов снимает перед ней шляпу. "...Сергей сейчас придет..." - говорит Варвара, и в голосе ее слышатся нотки удивления и разочарования: герой ее юности обрюзг, облысел, он совсем не похож на того необыкновенного человека, образ которого так ярко запечатлелся в ее душе...
Знакомство Варвары с Шалимовым в финале первого действия - это начало каких-то новых, неожиданных отношений. Как будут они развиваться, как будут развиваться все остальные действенные линии, мы увидим из дальнейших событий пьесы.
Свободное копирование
