Овощная командировка

Овощная командировка

      Осень 1982-го года. В области неурожай картофеля, овощные базы полупусты. С другими овощами тоже негусто, но нехватка основного, после хлеба, русского продукта – это продовольственная катастрофа.

      Не знаю, на каком уровне, видимо, на Ельцинском, не ниже, принято решение о посылке заготовителей в Брянскую область. Загружать вагоны тамошней картошкой для свердловщины.

      Дана разнарядка всем заводам и районам по выделению грузчиков; железная дорога отправляет товарняк и автотранспорт предприятий. Самопогрузка и самовывоз на собственном транспорте.

      Всем занимается областной штаб, созданы городские и районные штабы. Штаб – модное в последние годы слово. Не иначе в верхах появился бывший вояка, какой-нибудь генерал в отставке.

      От завода едет бригада из восьми человек, из разных цехов. Меня почему-то назначают старшим. Поди, забыли, что я опальный. Или наоборот, вспомнили: «На безрыбье …». Я не сопротивляюсь: командировочные, средняя зарплата, какая-то ещё премия обещана по возращению – моему скудному семейному бюджету эта поездка не повредит. А управлять группой людей, юридически неподчинённых тебе, я научился давным-давно. Кажется, ещё в детстве.

      Районный отряд – человек сорок, возглавляет третий секретарь парткома Уралхиммаша, представившийся при знакомстве Владимиром Ильичом. Он тут же получил кличку «Маленький Ильич» за свою молодость и комсомольский командный голосок.

      Ну, ни как он не мог понять, что лозунгами управлять такой толпой невозможно. Чувствовалось, попал он в партком через комсомол и производственных дел не нюхал.

      Впрочем, он оказался неплохим мужиком и со снисхождением относился и к пьянке, начавшейся сразу же после посадки в вагон, и другим «выступлениям» командированных в дороге и на месте работы.

      Мы считались в командировке, но командировочных не получали: доставка была организована областными властями, питание брал на себя колхоз. Деньги на обратные билеты были на подотчёте у «Ильича» и были выданы перед отъездом.

      Это и хорошо, что нам не выдали командировочные:  их бы братва пропила еще по дороге.

      Выгрузились в райцентре Унеча. Городок знаменит тем, что здесь формировался легендарный Богунский  полк Щорса. Здесь есть музей и ещё какие-то памятные места, но мы приехали не на экскурсию - проскакиваем мимо.

      Дальше мы трясемся на грузовичках до станции, название которой я тут же позабыл.  Тут остаётся половина отряда во главе с Ильичём. Им предстоит грузить незатаренную картошку в вагоны.

      Остальных, с запасами мешков, развозят по деревушкам и хуторам крупного колхоза, специализирующегося на картофелеводстве. Заводская группа тоже разделена: часть, во главе с Лёвой Гершковичем, осталась в деревне, я с пятью ребятами уехал на хутор по-соседству. Но мы общаемся – общее руководство с меня не снято.

      Хутор от деревни отделён горкой и широким оврагом, почти долиной. По дну протекает ручеёк, несколько земляных плотин образуют ставки. По обе стороны оврага, на взгорках расположились окружённые садами домики. Не более десятка. Живописное место! И название хутора замечательное: Высоцкий.

      Интересно, знал Владимир Семёнович о хуторе, носящим его имя?

      Вокруг всхолмленные поля, чёрные, распаханные. Их разделяет сеть больших и малых оврагов. Овраги не как в степных краях – песчаные, с обрывистыми берегами, а как в северных местах – пологие, задернованные. В некоторых густая поросль ивы, берёзы и дубняка напоминает, что в мономаховские времена край был лесной, дремучий.

      Где-то здесь проходили дороги из Киевских земель  во Владимиро-Суздальское княжество, Московию. Леса выжигались уже в те времена по мере развития хлебопашества. А сейчас даже в оврагах лес какой-то кустарниковый.  Местные жители не дают вытянуться деревьям – срубают на жерди для хозяйственных нужд.

      Я недоумеваю: почему власть не вмешивается, терпит это варварство? Запрети рубку и через пару десятилетий в оврагах поднимутся берёзовые рощи, дубовые леса. Может, есть причины не возрождать леса? Не знаю.

      Картофель лежит на полях в буртах, укрыт соломой. Так он в этих краях и зимует в буртах. Говорят, степень сохранности такая же, как в хранилищах.  Мы раскрыли бурт с одного конца и затариваем картофель в мешки. Мешки  грузим на тележку трактора, он отвозит на станцию. Работа не блещет разнообразием, устаём прилично.

      Иногда подъезжают машины из Брянска, рабочие предприятий затаривают картофель для своих столовых. Мы удивлены: берут они только клубни размером больше моего кулака, т.е. более 120 мм в диаметре, в то время как нам дано указание затаривать всё подряд.

      Что ж, в свердловских овощных магазинах клубень размером чуть крупнее куриного яйца уже считается товарным.

      Рабочие шутят: «Мелочь – гусям!» – и оставляют четверть урожая на земле. «И уральцам!» – хочется мне добавить.

      На полях, действительно, бродят стада гусей. До уборки они паслись по оврагам и берегам речушки, сейчас их выгоняют на поля. Гуси исполняют роль чистильщиков – склёвывают оставшуюся на поверхности картошку. Нагуливают жирок и готовят поля для приёма комиссиями. Гуси частные, но задачу выполняют колхозную.

      Всё как везде: сделать по правилам нет сил, – приходится «втирать очки». А правила, как нам объяснил бригадир, требуют боронования и повторной уборки клубней не захваченных комбайном-картофелекопателем.

– «А где я возьму народ для ручной подборки? Да и бензина не дают. Вот гуси и выручают!» – смеётся бригадир. – «Во всех отделениях так, только на центральной усадьбе делают повторную уборку – на случай приезда комиссий».

      Выходит, правила сочиняются профанами, отставшими от жизни, или закрывшими глаза на действительное положение дел? Лишь бы записать?

      В который раз утверждаюсь  в мысли: «что-то не так в Датском королевстве!» Работаем авралами, мыслим лозунгами, проповедуем одно – делаем другое, одурачиваем всех и вся. Безалаберно вокруг и бездумно.

      Квартируем мы все пятеро в домике двух сестёр, доживающих в одиночестве свой век. Родственников, как я понял, у них нет, во всяком случае, близких. Женщины молчаливы, о своей жизни стараются не говорить. Да и кто мы для них? Обычные постояльцы, навязанные, надо полагать в приказном порядке.

      Мне понятна судьба этих женщин. У старшей муж сгинул в 41-м, пропал без вести, детей, вероятно, не было; младшая заневестилась уже после войны, когда женихов в деревнях тоже было «днем с огнём не сыскать». Осталась бобылкой.

      Обычная судьба  людей переживших войну и оккупацию. У каждого она своя, но все схожи в одном – лишениях и беспросветном горе.

      За наш постой хозяйкам колхоз должен что-то заплатить. Мы у них не только квартируем, но и питаемся. Продукты по каким-то нормам тоже должен выделять колхоз.

      Наш «Ильич» оказался пробивным парнем: через сутки старшие групп уже толпились в конторе за получением нарядов на продукты. Я тоже получил на бригаду разные крупы, рожки и свежее мясо – сам присутствовал на забое кабанчика. Мясо пришлось съесть сразу – холодильника не было, а в подвале более двух суток хранить поостереглись. Сальную часть хозяйка засолила и на этой основе варила нам превосходные борщи.

      В две недели заготовители не управились и командировку продлили ещё на неделю. Народ взвыл, многие уехали «самоходом» так как в приказах по предприятиям среднюю з/плату сохраняли только две недели.

      Из моей бригады сбежал только один. Когда закончили, все бросились на пригородный поезд в Брянск. Нам полагались от колхоза и какие-то деньги, но на получение их уходили ещё сутки и ребята взвалили все расчёты на меня.

      Пришлось задержаться, оформить все бумаги и расплатиться за заботу с хозяйками. Они отказывались, но я всучил часть полученных денег, что им там заплатит колхоз? Какие-нибудь крохи.

      Когда я добрался до Брянска свердловчане уже уехали. Да мне и не нужны были попутчики, я ехал кружным путём через Рославль и Смоленск. Надо было навестить маму.

      В Брянске купил великолепных яблок «Штрифель», но подавил нежное яблоко в своём походном безразмерном рюкзаке, насыпал по жадности, аж три ведра. Пока доехал до Свердловска он начал портиться – переварили на варенье.

      С премией завод нас надул: вместо денег выдали талоны на приобретение дефицитных товаров, в основном швейных машинок и синтетических паласов. Мне достался палас. Ну, а куда мне палас в общаге? Мне бы лучше машинку. Но всё было уже распределено. Пришлось выкупать (и задорого) ненужную нам вещь.

      Палас закрыл в нашей комнатушке весь пол и даже «наезжал» на одну из стен. На нём стояла наша кровать, Митькина, а позже и Людмилкина кроватки, стол и прочая мебель в виде двух армейских табуреток и тумбочки. Надо учесть, что в комнате мы не только спали, но и кушали и купали детей в ванночке, а иногда и готовили пищу на электроплитке. Так что палас под ногами был как раз впору.

      Через год пришлось тащить этот «приз» в общежитскую прачечную и отстирывать. Посыпалась клеевая основа и дальше его разрезали и применяли как половички у входа.

      А что с картошкой? Эшелоны до Свердловска добирались долго, в пути прихватили морозы. Картофель, уже подмороженный, выгрузили на овощебазы.    Потом по разнарядке заводской народ ездил на переборку гниющего добра.  Гнильё вывозили с баз самосвалами. И в магазинах картофель был всё так же в дефиците и полугнилой.

      Действительно: «всё гнило в Датском королевстве».

                Октябрь 1982г.