authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Yana_Goldovskaya » Летние радости 1957 - 1962

Летние радости 1957 - 1962

03.06.1957
Евпатория, Крым, СССР

    После папиной смерти мама не могла представить себе, как и на что дальше жить.
Маленькая военная пенсия на несовершеннолетнего ребенка проблемы не решала.
Мама, работавшая раньше на четверть ставки и непрерывно продолжающая совершенствоваться в профессии то на одних, то на других курсах под папиным крылом, теперь работала на 1,5 ставки в санатории, к тому же преподавала неврологию в медучилище...
Заработка ее все равно не хватало, и она училась шитью у замечательной портнихи Шуры, жившей этажом выше и зарабатывающей надомным трудом в постоянном страхе перед проверяющими органами (это было в те годы незаконным).
Так мама начала шить и перешивать сама из старого и себе и мне,- и не только  платья, но даже пальто, обеспечивая нам тот же приличный вид, что и прежде, ну, – почти как прежде.
И получала при этом удовольствие.
Особенно ей нравилось кроить,- это действие она производила азартно сосредоточенно, как хирургическую операцию.
Но вот примерки, - это был мучительный процесс для нас обеих, и хорошо, если получалось с первого раза..., переделки её просто бесили, и нередко она забрасывала все эти смётанные детали куда подальше на потом..., так было и многие годы спустя, даже когда необходимости в самообшивании уже особой не было...
Но некоторые удачные мамины "модели" помню прекрасно...
Впрочем, я отвлеклась...
     Конечно, и о домработницах было забыто навсегда.

  ...Летом вновь стали приезжать старые знакомые, одни за другими, - как раньше, как всегда..., не все, конечно, и отнюдь не лучшие, как выяснилось, а те из них, что старались не замечать нашего изменившегося статуса, но хотели отдыхать у моря с комфортом.
Помню супружескую пару с 7-летним ребеночком, расположившихся в маминой спальне и постепенно распространившихся по квартире, занимая все больше пространства. Из кухни доносились упоительные запахи, не имеющие к нам с мамой никакого отношения.
 
    Мальчик просыпался рано и, пока родители спали, пробирался ко мне на балкон и начинал пускать над моей спящей физиономией "самолетики", сопровождая действия соответствующими звуками - гул при снижении к носу, визг при взлете, разве что посадку не решался осуществить. Полусонная, я пыталась отогнать его, бормоча и отмахиваясь, но мальчик был очень настырным и нудным. Когда мне, окончательно проснувшейся, удавалось наконец выгнать его с балкона злобным шипением, он бежал жаловаться родителям.
И его нежно утешали, а на меня смотрели с укоризной и, в свою очередь, жаловались уже моей маме. Мама старалась ни на что не обращать внимания, она много работала, уставала и никакой радости от общения с давними знакомцами, теперь - "оккупантами" не испытывала.
И когда через месяц довольная отдыхом семья прощалась с нами, пообещав приехать на следующий год, мама, к моему тихому восторгу, вдруг сухо и спокойно сказала: - "Никогда".
       
    Сдавать курортникам комнату маме казалось страшно унизительным. И мне тоже...
Но мы привыкли на зимние каникулы отправляться к дальним родственникам в Москву или Киев,- так всегда было с папой.
И отказываться от этого маме совсем не хотелось. Но на это нужны были деньги... И все произошло само собой.

    Помню, я лежала, простуженная в очередной раз,  в маминой спальне и очнулась от энергично-настырного с хрипотцой голоса в коридоре. Через минуту над моей постелью зависло нечто умопомрачительное: дама в бирюзовом платье, с рыже-каштановыми кудрями, раскрашенная, как кукла, – в 57 году это было совершенно невероятно (ну, в крайнем случае, помада на губах – чуть-чуть, слегка подкрашенные реснички...); но тут, – обведенные черным контуры глаз, густо накрашенные ресницы, голубые тени, ярко-красная помада на губах и такой же румянец на щеках! В довершение этой немыслимой красоты  мочки ушей оттягивались «виноградными гроздьями» бирюзового цвета... Ошеломлению моему не было предела.
 
  "Болеешь?" – жизнерадостно вопросила дама прокуренным баском, изучая меня при этом внимательно - проницательным взглядом, – "Ну, это ерунда, ничего серьезного, пройдет. Буду у вас жить, мне нравится" – и исчезла...
Лиля, - так звали эту невероятную женщину ("тётю Лилю" она отвергла, заявив, что тётей мне не является, и её устроит просто Лиля, но на ВЫ), обходя подъезды в поисках приличного жилья в сочетании с приличными хозяевами, увидев в двери мою маму, просто ринулась вперед и смела собой все ее колебания.
Лиля диктовала условия и назначала цену, окружая свою энергию облаком искрящегося остроумия и внутренней раскованности без признаков барского самодовольства. Мама ей понравилась, и она маме тоже. Скукой тут не пахло!
 
Так мама впервые сдала мою бывшую комнату этой феерическо -богемной московской даме с сыночком, и на лето я с удовольствием снова переселилась на увитый виноградом балкон.
И впервые увидела и унюхала сырокопченую (говяжью) колбасу, на которой Лиля жарила яичницу (свинины она не употребляла и вечно принюхивалась к нашим сковородкам - не пахнут ли «этой гадостью»?), и еще халву в шоколаде в серебристо-красных обертках...
   Да чего у нее только не было, помимо редкостной непортящейся еды, предусмотрительно закупленной в столице!
Ворох красивых платьев - ярких, блестящих и немнущихся( утюги она отвергала); вызывающе-яркая, но качественная бижутерия - клипсы невиданных размеров, бусы... И косметика, конечно.
У нее была умопомрачительная косметика – от Елены Рубинштейн, так она говорила, во всяком случае. Никогда не забыть мне эти трубочки-футляры-карандашики:  один - со вставляющимися друг в друга помадами разных оттенков, другой - с тенями для век разных оттенков, - от серого через все переливы зелено-голубого до коричневого... Какой восторг! Какой роскошный и загадочный женский мир она привезла с собой! Но не только.
Самой большой ее драгоценностью был единственный и долгожданный ребенок.
Ее гениальный сын!

    Я увидела его во дворе, куда меня вскоре выпустили после болезни. Это был упитанный, если не сказать, толстый, серьезный мальчуган 8 лет, животик его был опоясан кожаным белым поясом, инкрустированным позолотой, на поясе красовались две кобуры той же росписи и фактуры, и в них – два белых пистолета такой же неземной красоты. Мама родная, да кто же такое мог увидеть в  евпаторийском дворе 1957 года?
Всё это снаряжение вкупе с обликом его мамы настолько потрясало, было таким фантастичным, что никак не ассоциировалось с реальностью... Если бы тогда хоть кто-нибудь из советских людей мог подумать об инопланетянах, то эти мать с сыном не вызвали бы никакого сомнения в своем происхождении.

Итак, они поселились у нас, и с тех пор каждое лето приезжали вплоть до моего поступления в институт и маминого переезда в Москву... И это последнее эпохальное событие свершилось тоже по мановению энергичной Лилиной руки... Она выдала маму замуж!
Пять лет дружбы с мамой в Евпатории перешли в аналог дружбы на московской земле в течение последующих двадцати семи лет вплоть до их смерти, сначала маминой, потом Лилиной.
 
Наша дружба с Рашидом (семейное имя – Чиж) была не столь крепка и более спорадична.
В раннем детстве он перенес полиомиэлит, носил ортопедический ботинок, хромал, но обладал прекрасными умственными способностями и замечательным аппетитом, а потому был спокоен, упитан и доволен собой. Во многом благодаря и фанатичному преклонению и служению своей мамы, к которой относился снисходительно - покровительственно.
Так как был чудовищно образован, а потому несколько заносчив.
 
Что там мои знания художественной литературы из курортной библиотеки? Он был энциклопедистом в буквальном смысле этого слова..., - мальчик читал все словари и энциклопедии еще на горшке, запоминал и знал точно все, о чем читал, – от названия букашек и минералов до известных актеров и режиссеров американского кино...
Конечно, Чиж был снобом, с холодным интересом останавливающим на тебе взгляд при неожиданном для него проявлении туземной эрудиции. И всегда держал дистанцию готовностью к насмешке, достаточно ядовитой.

     ...И наш детский летний "карточный клуб" под шелковицей с «дураком», «пьяницей», «акулиной», «веришь - не веришь» и т.п. чепухой незаметно стал превращаться в нечто элитарное.
Оценив через какое-то время мою начитанность, он решил сочинять в соавторстве роман.
Задача была интересной, даже захватывающей.
Произведение должно было быть во французском стиле близком к бальзаковскому, но утрированному сплошной цепью причастно -деепричастных оборотов, цепляющихся друг за друга запятыми, в крайнем случае, точкой c запятой, но ни в коем случае не заканчивающимся, – никаких точек!

     Удовольствие было неописуемым, а смеха-то! Особенно, когда вставлялись неведомые нам, но слышанные или прочитанные где-то в совершенно неподходящем им окаймлении прилагательных изысканные существительные, часто вообще не имеющие отношения к предмету, и оттого особенно уморительные...
Помню, что роман наш начинался с описания долгого проезда невероятно загадочной кареты по булыжной парижской узкой улочке мимо роскошных особняков... Все - с избыточными подробностями в виде занавесок, таинственного профиля за ними, плюмажа, украшавшего то ли лошадиную голову, то ли голову кучера...
При этом описывались подробно и красочно каждая дверь, балконная решетка и т.п., все это было "изукрашено" особой резьбой, одна дверь, как сейчас помню, - резными артишоками (?!)...
 
Так мы сочиняли дня 3-4 в полном упоении, пока внезапно и одновременно не пресытились своим творчеством до тошноты.
И через какое-то время не замахнулись на более интересный замысел.
Проект внешне напоминал "Швамбранию", но только изначально.
Были нарисованы очертания двух стран, обозначены границы, столицы, намечены сложные дипломатические отношения...
Одна страна называлась Кабанией, другая - Обезьянией.
Надо ли говорить, что себе и самым приближенным мы присвоили первую - Кабанию, наградив избранных титулами-именами в свинячьем стиле, а лицам пассивным,- статистам, отдали вторую - Обезьянию, но на титулы не поскупились тоже.
Мы просто купались в творческой радости создания имен и взаимоотношений...
Титул Чижа был самым высоким - он был у нас маркизом, и при этом с потрясающе уморительным именем, которое утратила моя память, но помню другие, - "баронесса Хрюжермина Тупорыл" была моей близкой в ту пору подругой Наташей, у меня же было более изысканное сочетание (по приближенности к маркизу, видимо), - графиня Танжирия де Бельроз...
Как же мы хохотали, сочиняя, обкатывая эти имена до совершенства!
    А попутно мы с Чижом стали выпускать 1-листную "рукописно-печатную" газету, в которой выдуманные (но навеянные) политико -дипломатические новости по поводу обострений отношений между Кабанией и Обезьянией перемежались освещением визитов "доброй воли" послов или глав государств, предстоящих премьер и приемов высшего уровня, и в каждом номере (их вышло у нас штук 5-6-7(?), пока не отобрали испуганные родительницы) был раздел "светской хроники" рангом пониже, в которой трансформировались все перипетии нашей дворовой и морской детской жизни.
 
     Одна такая заметка называлась - "Спасение на водах".
И описывала реальный случай, происшедший со мной и Наташкой, но в очень изысканно-высокопарном стиле, восстановить который нет никакой возможности. А случай - да.
Дело в том, что моя "Хрюжермина" плавала, только чувствуя под ногами твердь, но стремилась к большему... И в один прекрасный день я, быстро доплыв до ближайших камней, в который раз уговаривала Наташку проплыть пару метров, не думая, что там у нее под ногами... И внезапно она решилась.
И была уже в полуметре от меня, когда я протянула ей руку помощи, что было ошибкой.
Протянутая рука моя отчего-то ее смутила, в дикой панике она судорожно в нее вцепилась, немедленно сдернув меня с камней и, не успев погрузиться сама с головой в воду, стала взбираться на меня, в беспамятстве заталкивая туда мою голову, - так что воды я нахлебалась..., но, после короткого шока мне удалось справиться с обезумевшей "баронессой" и вытолкать ее на мель...
Но как это было описано в нашей газете! В лучших традициях серебряного века, можно сказать...

Все сохранившиеся экземпляры нашего творчества Чиж уволок в Москву и спрятал. И когда мы через несколько лет вновь стали изредка видеться ("дружа семьями"), он все время врал мне, что не помнит, куда засунул. Видимо, стеснялся своей детской несерьезности.
Он снова стал казаться мне снобом. А обоюдных поводов для смеха у нас уже не было...

***

Послесловие.

Последний раз мы виделись с ним лет пять назад. О детском творчестве не вспоминали.
Но тем для разговоров обнаружилось достаточно.
 
Несмотря на то, что я несколько робела от размаха его эрудиции, изысканий, его статуса, - он стал профессором МГУ и, помимо преподавания, часто бывал заграницей с лекциями ( говорил на 36 языках, и к тому времени был известной личностью в университетских кругах Европы, Америки, Израиля...), - несмотря на все это, наши литературные вкусы и политические воззрения не противоречили друг другу, но дополняли, и это принесло много неожиданной радости нашему общению.
Он оценил  меня, обозвав одобрительно - шутливо "московской штучкой". Мы расстались друзьями.
И с тех пор  перезванивались, поздравляя друг друга с днями рождения( его был 18 января, мой - 18 мая) и просто так,  постоянно договаривались о встречах, которым так и не суждено было состояться...
 
   Я заболела, долго не могла ходить, потом поехала в любимую нами обоими Евпаторию, которую Рашид, кстати, так и не забыл, а напротив, довольно часто бывал там по своим делам, связанных с тамошней караимской общиной...
В том же любимом городе со мной приключилась другая беда( см. Евпаторийские тетради), а когда я вернулась и уже написала это воспоминание, оказалось, что Чижа, - Рашида Мурадовича Капланова больше нет...
   

26.05.2015 в 07:44

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: