Поездка в Таллин

Поездка в Таллин

 Фото из интернета. "...рядом с уцелевшими зданиями громоздятся завалы рухнувших домов".

     Тётя Ксения  с сыном Валерием, моим двоюродным братом, в послевоенный год перебралась в Эстонию, в Таллин. Мы с сестрой едем к ним в гости. Мама оформила на нас бесплатный проездной билет, как работник вагоноремонтного завода. Такие билеты полагаются всем железнодорожникам дважды в год. Один – до любой станции Союза, другой – в пределах своей железной дороги. Туда и обратно.

     Поезд «Орёл – Рига» проходит через Рославль. Вагоны трёх типов: общие, комбинированные и спальные. Места у нас, естественно, общие, за плацкарту надо доплачивать. Но, как ни странно, на ночь спальных мест хватает всем: используются багажные полки, средние – плацкарта, на нижних спят «валетом».

     В Риге пересадка, в нашем распоряжении целый день. Бродим по центру, избежавшему разрушений войны, удивляемся громаде католических храмов, большому количеству сквериков с играющими нарядными детьми. Для нас всё ново и необычно: и аккуратно обрезанные деревья, и стриженые газоны, обрамлённые «живыми изгородями», и архитектура старинных зданий. Настоящий европейский город, каким мы его себе представляем по книгам и кинофильмам.

     Выходим на Даугаву, на городскую пристань. Отсюда маленькие пароходики отправляются в пригороды и ещё куда-то, может, в ближайшие города на реке или взморье. На пристани суматоха: стоят несколько пожарных машин, снуют кареты скорой помощи. Оцеплено милицией, близко не подпускают.

     Узнаём, что около часа назад прямо у пристани перевернулся корабль, речной трамвайчик. Кучкующиеся горожане обсуждают случившееся. Слышим непонятную нам латвийскую речь, но местами собрались и русские жители. Передаются жуткие подробности: на нижней палубе разместили едущих в пионерлагерь детей, на верхнюю палубу бросились взрослые пассажиры. Говорят, корабль перевернулся от перегрузки верхней палубы – уж очень иного было желающих уехать. Большинство, в первую очередь дети, утонули вместе с кораблём.

     Выплывшие спасались, как могли – стенки за пределами причальных лесенок  высокие и отвесные. Хватались за всё всплывшее и друг за друга. Многие были травмированы, не умеющие плавать цеплялись за державшихся на воде и тонули вместе. Плавающие  вырывались из объятий ценой травм.

     Милиция оттесняет публику вдоль парапета ниже по течению. Здесь несколько человек пытаются поднять наверх, вцепившегося  в крюк на каменной стене, полуголого мужчину. На его груди громадная рана. Кто-то переводит его лопотанье: грудную мышцу ему оторвала вцепившаяся женщина. Еле вырвался из её рук. Это какой же силой надо обладать? Впрочем, недаром есть поговорка: «вцепился мёртвой хваткой».

     Поезд в Таллин прибыл вечером. У нас только тёткин адрес, как добраться туда,  расспрашиваем на вокзале. Узнаём: через старый город надо попасть на улицу Тарту-маньте, по ней – до окраины.

     Где-то звякают трамваи, возможно, ходят и автобусы, но на этой «маньте» транспорта нет, и мы идём пешком. Надвинулись сумерки и вместе с темнотой улица обезлюдела. Редкие прохожие по-русски не говорят, на вопросы машут рукой в сторону, куда мы идём. Прилегающие к улице кварталы местами разрушены, рядом с уцелевшими зданиями громоздятся завалы рухнувших домов. Каменные развалины видны и далеко в стороне. Вдоль улицы всё больше пустырей, и никаких прохожих.

     Наконец, навстречу какая-то женщина. Коверкая слова, объясняет, что при выходе на окраину нужно свернуть влево на «маньте», которая приведёт в нужное нам место. Смотрит на нас с жалостью и испугом и что-то нам ещё говорит на смеси двух языков, из чего мы понимаем только то, что до утра надо было сидеть на вокзале. Показывает в сторону темнеющихся вдалеке развалин и жестом предлагает прислушаться.

     Действительно, в той стороне периодически тарахтит: то ли трактор заводят, то ли мотоцикл. Ба! Да это же автоматные очереди! За два послевоенных года я уже забыл, как они звучат! Вот глухой треск шмайсера, вот шипящий звук ППШ, а вот гулко врезал дегтярь.  Что это? В тире вояки стреляют или взаправдашний бой? Чудеса. Тем временем улица с тротуарами превратилась в обычное шоссе с пыльными обочинами. И вокруг ни души. Куда идти дальше – спросить не у кого.

     Нужную улочку мы конечно проскочили. Окраина. Окружённые садами и огородами усадьбы без единого огонька. Сворачиваем с шоссе на первую же уходящую влево дорогу, идём мимо кажущихся заброшенными усадеб, –  хуторов, как мы определили. У одного из строений залаяла собака, значит, есть люди.

     Стучимся в калитку. Сверкнул свет в открывшейся двери, вышедший мужик долго рассматривал нас, наконец, подошёл. Почти плача объясняем, куда нам надо, но он или не понимает нас или не хочет отвечать. За ним подошла пожилая женщина и указала нам на несколько огоньков вдали: «там Турба-манти».

     Долго пробираемся по заросшим полям, мимо кустарников и каких-то карьеров. Мы почти обезножили, силы придаёт только манящий свет этих лампочек. Наконец приходим. Стоит несколько бараков, на вкопанных между ними столбах горят наши путеводные звёзды. Ночное освещение. А ведь его не было даже на улицах города, во всяком случае, на том шоссе, ведущем, как мы поняли, в город Тарту.

     Разыскали по номерам барак, комнату тёти, ввалились. В час ночи. При виде нас тётя потеряла дар речи. Потом запричитала по-деревенски, заплакала. Испугалась за нас, бродивших по ночному городу в чужой, да ещё и неспокойной стране. Почему страна чужая – мы не понимаем.  Но тётя убеждена, что живёт за границей и мечтает о возвращении в «Россию».

     Испугаться было из-за чего. Мы тоже испугаемся задним числом. Оказывается, все два года, что тётя в Таллине, город живёт как бы полувоенной жизнью. Днём всё спокойно и тихо, а по ночам часто постреливают – идут облавы, где-то кого-то выселяют, грузят в машины и увозят. Народ по ночам сидит в домах и квартирах за семью запорами, боится налётчиков. В районах ещё страшнее: процветает бандитизм, в лесах ещё скрываются немецкие пособники. Война здесь всё ещё продолжается.

     Напуганная сестра ни разу не выйдет в город одна, без тёти. Не отпускают одного и меня, только вместе с братом. Не понимаю: брат моложе меня, какая от него защита? Защита и не нужна, просто брат знает и город, и местные особенности. Умеет даже обмануть кондуктора и проехать на трамвае бесплатно, бросив, кондуктору по-эстонски: «денег нет!» Как и вся безотцовщина военных лет, он в свои восемь лет   вполне самостоятелен и даже склонен шаромыжничать. Вот уж подобрались: «два сапога – пара».

     И вот мы бродим по городу и близлежащему взморью. Как-то так получилось, что я помню брата только с конца войны. Он, как и двоюродная сестра Валя, дочь дяди Феди, родились накануне войны. Может быть, из-за своего возраста они выпали из моих военных воспоминаний или жили в годы оккупации в деревнях у родителей своих мам, но их присутствия в городе в те годы я вспомнить не могу.

     Валерий как заправский знаток, выступает моим проводником. Целыми днями бродим по улицам, по аллеям екатерининского парка, купаемся в море. Купание мне не понравилось: у берега сплошные мели и пока зайдёшь на глубину успеваешь замерзнуть. Окунёшься и посиневший несёшься к берегу, где тоже не жарко – ветер свежий, песок холодный. Нет, это море не для купаний.

     Но красота неописуемая: зеленоватое море с застывшими в полукилометре от берега миноносцами и флагманом Балтфлота – линкором «Октябрина», белый пляж тянется до устья Пириты, за пляжем и дорогой – монумент, памятник броненосцу «Русалка», дальше –  сосновая зелень Кадриорга.

     Через парк, мимо ракушки Певческого поля ближайшая дорога к дому. И до вокзала здесь совсем недалеко. А нас послали вкруговую, по шоссе на Тарту. Не хочу думать, что был злой умысел послать детей блуждать, но Валерка и тётя убеждены, что над нами поиздевались: ко всем русским здесь так относятся. В это не хочется верить, и я не верю.

     Через два года мы с сестрой снова приедем сюда. Всё изменится, о прежних страхах будут только вспоминать. Мы будем бродить по узеньким улицам, и любоваться башнями крепости в старом городе, слушать песни на Певческом поле в парке, пытаться запоминать наиболее употребляемые эстонские слова и обороты речи.

     Но ощущение что мы не в России, что здесь всё-таки заграница, не исчезнет. Даже более того – усилится. И архитектура не российская, и люди одеты по другому. В уличных разговорах преобладает чужой язык. Может в первое посещение мы об этом не задумывались? Страна-то действительно чужая.