Организация барона Пиляр-фон-Пильхау была настолько законспирирована, что контрразведке удалось расшифровать далеко не всех ее сотрудников, работавших одновременно и в официальных правительственных органах. Но зато агенты контрразведки установили причастность к шпионажу многих выявленных ими тайных сотрудников барона.
По докладу контрразведки фронта я, пользуясь предоставленными мне правами, начал ликвидацию этого шпионского и сепаратистского гнезда. Разоблаченные шпионы были переданы судебным органам, по самой организации был нанесен сокрушающий удар. Был предрешен и вопрос об аресте самого барона.
Опереточный главнокомандующий был к этому времени освобожден от должности, вместо него армию принял снова вернувшийся в войска Рузский, и я полагал, что теперь никто не будет мешать мне бороться с сиятельными немецкими шпионами.
Неожиданно Рузский вызвал меня к себе. Я вошел в знакомый кабинет и увидел развалившегося в кресле рыжего немца с угловатой, словно вытесанной топором, головой. Николай Владимирович не только не казался задетым вызывающей позой посетителя, но с преувеличенной любезностью разговаривал с ним.
- Знакомьтесь, Михаил Дмитриевич,- сказал мне Рузский, не очень торопливо закончив разговор с неизвестным.- Это - член Государственного совета, барон Пиляр-фон-Пильхау{20}.
Барон неуклюже поднялся и двинулся ко мне, протягивая мясистую, очень широкую короткопалую" руку.
Я машинально отступил и, заложив руку за пуговицы кителя, сказал, обращаясь к Рузскому:
- Простите меня, ваше превосходительство, но мне, как начальнику штаба, отлично известна преступная деятельность барона, занятого подготовкой передачи Прибалтийского края неприятелю. Как русский генерал, я не могу подать ему руки.
Рузский смутился и заметно покраснел.
- Мы с вами, Михаил Дмитриевич, еще поговорим об этом,- примирительно сказал он и, повернувшись к барону, дал мне понять, что я могу быть свободным.
После ухода барона Рузский снова вызвал меня к себе и не без стеснения заговорил, в какое трудное и деликатное положение ставит его самого дело барона Пиляр-фон-Пильхау.
- Я ведь, Михаил Дмитриевич, состою в свите его величества,-начал объяснять мне Рузский, -а барон, черт его побери, близок ко двору, и я не могу с этим не считаться. И уж никак нельзя было вам так резко поступать с этим немцем в моем присутствии. Ведь это же форменный скандал! Да ведь барон по правилам должен был вас за это на дуэль вызвать...
- Во время войны дуэли воспрещены... Как, впрочем, и в мирное время. А с такими прохвостами на дуэли никто не дерется,- не выдержал я.
- Конечно, не дерется. Но вы, как хотите, а поставили меня в крайне конфузное положение...
Я доложил, что дал контрразведке разрешение на арест барона.
- Что вы, что вы? Об этом не может быть и речи, - испуганно сказал Рузский. -Хорошо, если все обойдется. Ведь барон-то приходил ко мне жаловаться на вас и на контрразведку,- дескать, переарестовали ни в чем не повинных людей... Только за то, что они немцы по происхождению. Нет уж, вот что, голубчик,- просительно закончил главнокомандующий,- те, кого вы посадили, пусть уж сидят, а самого барона не трогайте ни под каким видом...
Я понял, что спорить бессмысленно, и, скрепя сердце, выполнил приказание главнокомандующего{21}.
Ведя себя так безвольно по отношению к барону Пи-ляр-фон-Пильхау, тот же Рузский в ряде других случаев не только не мешал мне расправляться с немецкими тайными агентами, но и поддерживал меня авторитетом главнокомандующего.
Так было, например, с нашумевшим делом торгового дома "К. Шпан и сыновья".
Свободное копирование
