28 января
Сегодня разговаривала с Львовым — Анохиным о семинаре в Рузе, он смеется: «Только теперь по-настоящему понял всю свою ответственность, когда слушал обо всех этих диверсиях, сначала все вздрагивал, а потом просто так устал, что даже на кинофильм не остался. Вообще, была немыслимая тоска, только кафе „Уголек“ и спас творческую интеллигенцию, она там хлестала коньяк и упивалась „до положения риз“».
29 января
Шумов получил от Тарасова анонимный стихотворный пасквиль на «Три сестры» и всем его совал, и меня очень порадовал Спектор (зам. директора театра Вахтангова), который, узнав, что это анонимка, отказался его читать. Это было как пощечина Шумову. Это мерзость, но, так как приходится все записывать, привожу и его, как свидетельство травли и со стороны «творческой интеллигенции», причем трусливое, без подписи, чиновничьи-то фамилии известны.
Трех сестер на Малой Бронной
И не хотела бы обидеть,
Безрадостный угрюмый фон,
Да Чехов слов не написал.
Три жабы в чешуе зеленой
Все остальное в том же роде:
Резвятся там под граммофон.
Уж если Тузенбах — урод,
Там нет берез, знакомых с детства,
Соленый — скромен, благороден,
Там журавлям не разлететься,
Вершинин — хам и парвеню.
Там много вредной чепухи
Нет, я артистов не виню.
И пошлость… пьесе вопреки.
Что тут поделает артист,
Там Тузенбах — Неунывайкин
Коль Чебутыкин пляшет… твист,
Под вальсы скачет налегке,
Андрюша бегает в подтяжках,
И вдруг приходит в котелке,
Затем ложится на Наташу
Ни дать ни взять — Аркадий Райкин.
На модерновой на тахте,
В четвертом акте сей урод
Что украшает их вертеп.
Ирине тычется в живот
Постыдно это хулиганство,
И дико воет на всю сцену,
И жалко Чехова до слез,
Изрядно напугав Ирэну.
Он был борцом против мещанства,
Она в смущеньи смотрит в зал
Не знав, что вырастет Эфрос.
Так что не мы одни хороши, братья по цеху не лучше.
Свободное копирование
