Место в Кашкайше, где жизнь удалась

9. Место в Кашкайше, где жизнь удалась

Вход в парк бесплатный и простой. Ворота и калитка настежь, флигель охраны пуст, запрещающие вход знаки отсутствуют. Сразу за воротами - обширная лужайка с монументом - бронзовая мать с младенцем. И мать и дитя - голые. Для меня всегда было загадкой, почему в жизни матери с детьми всегда гуляют одетыми, ну, разве что детки иногда бегают по травке, так сказать, «в чем она, т.е. мать, их родила», а скульпторы мамаш всегда раздевают… Чтобы придать аллегоричности? Впрочем, бронзовая мать, хотя и пятнисто-зеленая, стоя ко мне спиной, а к особняку лицом, общего вида не портила.

Особняк, с моста выглядевший замком, с этой стороны был больше похож на небольшую симпатичную виллу в «лже каком-то» стиле[1]. К стене, отгораживающей лужайку от внутреннего дворика-патио, пристроен фонтан. На стене - сюжетное голубое изразцовое панно (азулежу). Перед стеной в фонтане - сидящий мраморный лев, из пасти которого журчит водичка. День выдался жарким, мы уже изрядно находились, поэтому решаем зайти, посидеть где-нибудь в музейной прохладе, ну и водицы испить. До львиной струйки не дотянуться. На входе нам встречается пара-тройка туристов, то ли корейцев, то ли японцев, больше никого нет. Сидим на массивных деревянных скамьях в галерее патио, минут пятнадцать, в полном одиночестве. Набираемся сил. Потом заходим внутрь. Вначале в туалет, потом проходим в парадные комнаты первого этажа. Комнаты, хоть и парадные, но обставлены так, будто здесь живут, просто навели порядок для приема гостей, убрав подальше обыденные предметы обихода. Все вокруг антикварное. От гобеленов до алебард и серебряных вилок. В столовой накрыт стол, правда, только приборы, съедобного ничего. И, по-прежнему, ни прислуги, ни охраны, ни посетителей.

Прохожу в библиотеку, с высоченными застекленными шкафами красного дерева. Библиотека, как, собственно, и дом с имуществом, принадлежавшие бездетному и одинокому графу Каштру Гимарайншу, перешли в собственность города и стали бесплатным муниципальным музеем. Зачем-то пробую открыть шкаф, и к моему удивлению, дверца открывается. Беру с полки томик в кожаном переплете с потускневшим золотым теснением. Нюхом рудиментарного библиофила чую, книжке лет двести. Года издания на ней не обнаруживаю, зато обнаруживаю в себе сильное желание сунуть книжку за пояс и прикрыть рубашкой. Разумеется, я этого не делаю. Какой я, к черту, в этом случае, библиофил? У тех, настоящих, такие позывы сродни непреодолимой наркотической тяге…

 Помню, у нас в университете, в советские времена, был на кафедре иностранного языка молодой преподаватель по фамилии Кавалик. Полиглот, эрудит, некрасивое лицо которого состояло из здоровенного носа, очков с чудовищными диоптриями и сократовского лба, переходящего в раннюю лысину. При всём при том, он был щеголеват. Носил костюм-тройку, пуговицы которого были не обычные пластмассовые, а обшитые тканью от этого же костюма. И вот, этот безродный космополит повадился ходить в читальный зал кабинета общественных наук, где изнывали за конспектированием материалов очередного съезда КПСС студенты. Как преподавателю, ему позволялось проходить непосредственно к полкам книгохранилища. Через какое-то время, при очередном посещении гнезда ленинизма, Кавалик был уличен в краже, способом, о котором я подумывал в библиотеке графа. Спрашивается, а на что мог там позариться коллега?

Выяснилось, в самом дальнем закутке хранилища стояли книги, которые не соответствовали задачам воспитания, как бы сейчас сказал лидер нации, патриотизма молодежи (сейчас ведь уже точно известно, что патриотизм важнее знаний), хотя и не были запрещены. Просто попали в университет разнообразными ненормативными путями. Позже я обнаружил там переведенный «Экономикс» Самуэльсона (1964 года издания), о котором знал только по критике буржуазных лжеученых академиком Козловым. Был там и единственный толковый и занимательный учебник политэкономии, изъятый из каталогов библиотек по причине эмиграции автора в Израиль. Увы, фамилию автора учебника я запамятовал… И много чего еще любопытного. А Кавалик нашел там пятитомную Историю английского флота на французском языке, роскошного французского же издания конца XIX века. «История» простояла в фондах без единого читателя с 36 года. В том же тридцать шестом она была передана ВУЗу с вклеенным в последний том актом-описью, заверенной штемпелем районного НКВД. Вот тогда-то душа истинного библиофила не выдержала….

Я же книжку поставил на место. Попробовал из любопытства дверцы других шкафов, они оказались запертыми…

В главной гостиной, самом большом помещении первого этажа из окон (если пожар) просто так не выбраться. За окнами – пропасть, похожая на ту, в которую Наталья Варлей в «Кавказской пленнице» выбрасывала шашлык. Правда, не такая глубокая. Внизу бежит ручей, через песчаную отмель, пробиваясь к океану. Вероятно, в прилив и в дожди по ручью к замку может подойти плавсредство. Не яхта Абрамовича, конечно. Словом, все романтично.

В гостиной, стены которой завешены гобеленами и картинами в тяжелых рамах, рояль. Под рояль задвинут специальный табурет, с изменяющим высоту винтовым сиденьем. Это верный признак того, что музыкальный инструмент - рабочий. Подхожу и поднимаю крышку. Сам я на рояле не играю, хотя в молодости мечтал. И даже во время давнего романа с преподавательницей музыкального училища, методом «делай, как показывают», заучил 16 тактов «Лунной сонаты»... Зато супругу родители с детства приковывали к пианино, да так, что и сейчас она считает одним из самых радостных событий своей жизни - окончание музыкальной школы, пропуская вперед лишь рождение детей и подаренную ей шубу из баргузинских соболей. Предлагаю супруге что-нибудь сыграть. Она естественно, как всегда, отказывается. Тогда я пускаю в ход свой главный козырь принуждения: «Если не сыграешь, я десять раз подряд исполню начало Лунной сонаты».

Угроза действует. Вначале стоя, а потом и присев, жена начинает играть. Играет она что-то сказочно-замысловатое, удивительно гармонирующее с обстановкой дома, в котором так трогательно соединены декоративная театральность и реальная жизнь. Мы спиной к входу и полагаем, что одни. Обернувшись, вижу еще слушателей. Во-первых, в дверях, судя по форменной голубой рубахе с бэйджем на груди, охранник, наконец, среагировавший на звуки му… Во-вторых, семья из пяти человек, как чуть позже выяснится, бразильская. Высушенная временем и увешенная золотом, старушенция в инвалидной коляске, сопровождающие ее сын, невестка и внучки, подростки-двойняшки. Жена заканчивает играть. По лицу охранника нельзя понять его отношения к происходящему. Супруга закрывает крышку инструмента и встает. Тогда старуха, разражается длинной тирадой, энергично жестикулируя. По всему видно, что она считает себя главной, а интонации явно восторженно-комплиментарные.

Знает ли она по-русски, я не выясняю. Пытаюсь перевести дело на английский. По-английски, причем свободно, говорят девочки. Оказывается, что старуха знает и любит Бриттена, которого играла жена. Она бывшая балерина, и когда-то еще почти ребенком, танцевала в «Маленьком трубочисте»[2] на премьере которого бал сам автор.

Не смотря на сложности и искажения двойного перевода, мне почему-то показалось, что старуха сказала: «любила Бриттена». Жену просят сыграть что-нибудь еще. Она вопросительно смотрит на охранника. Тот делает приглашающий жест. Супруга играет переложение знаменитой гитарной прелюдии Вилла Лобоса. Теперь уже все бразильское семейство восхищено, что в неведомой и холодной России играют и их музыку. Редкий бразилец, да и любой любитель гитары не знает первой прелюдии гитарного классика. А тут еще никому неведомое фортепьянное переложение. Экс-балерина спрашивает, кто сделал это переложение. Жена краснеет и отвечает, что это ее выпускная экзаменационная работа. При расставании старуха взяла жену за руку и, сказав: « У вас такие тонкие пальцы, даже тоньше моих. Оно подойдет только вам», - и одела на её палец кольцо. Позже окажется, что кольцо не бижутерия, а дорогое, золотое, знаменитого ювелирного брэнда «Carrera y Carrera». Такие дела. Шубу из соболей у жены украли, а вот факт окончания музыкальной школы при консерватории у нее уже никто не украдет. Даже и прибыток случился. Старуха-то оказалась миллионершей.

Мы частенько приходили в этот большой, ставший городским, парк. Гуляли. Находили все новые потаенные уголки и новые виды. Сидели на лавочках. Кормили павлинов, которые в компании фазанов, разнокалиберных кур, уток, и даже ворон, сбегались на угощение, - сообразно птичьему табелю о рангах. В замок к графу тоже заходили не раз.

Бродя по комнатам, я все размышлял над парадоксом. Считается, что жизнь удалась, если человек построил дом, воспитал сына и написал книгу (кто не умеет писать – посадил дерево). Но сын женится на женщине годами старше своей матери и уедет в Канаду, где с дипломом государственной налоговой академии будет работать живой рекламной тумбой-зазывалой в местном Макдональдсе. Так что перспектива увидеть даже не собственных внуков, а внуков жены сына становится маловероятной. Здесь удачей можно считать только последнее.

Книгу, которую ты напишешь, сын так и не прочитает, все не досуг, или того хуже, начнет и бросит. Он вообще уже не читает ничего, что не помещается на экране смартфона. Ну, а коли книгу не прочитает твой сын, для чего ее вообще писать? А дом? Нестандартный, многоуровневый по причине крутого склона, с комнатами, количество которых из-за мудреной планировки никто не знает точно. Дом сын продаст под продуктовый магазин, причем за бесценок, вместе со специально изготовленной из уральского вяза мебелью и библиотекой в 10 тысяч томов, т.к. содержать его, просто так, накладно, а жить в нем будет некому. Где выход? Не знаю. Знаю только, что граф поступал мудро. Детей он не воспитывал, книг не писал, дома не строил. Замок он купил у обанкротившегося ирландского фабриканта. Однако устроил все так, что по его дому и сейчас ходят люди, вроде нас с женой, играют на его рояле, читают (или хотя бы помышляют украсть) его книги и думают: «Браво, ваше сиятельство! Вы давно умерли, а дом ваш живет таким, каким вы его устроили, и в нем ничего не следует менять».

 Примечание для пешеходов.

 Через дорогу от нашего парка – еще один парк, где находится городская картинная галерея, с крышей оригинальной формы, напоминающей знаменитые дымоходы королевского охотничьего дворца в Синтре. Предупреждаю любителей изящного: кроме, как на эту крышу, посмотреть в галерее не на что, - коллекция составлена из произведений осовремененной абстрактной живописи не лучшего разбора. Причем вход непомерно дорогой (то ли пять, то ли семь евро).

Так что категорически рекомендую для посещения бесплатный и замечательный графский музей-библиотеку, а крышу галереи видно и с дороги.