Шахматово. Семейная хроника - 70

Возвращаюсь к отроческим годам Блока.

В сезон 1894-95 года Блок впервые увидел игру драматических артистов. С этого времени родилась его страсть к театру, и у него явилось желание играть самому. Летом 1895 года в Шахматове была разыграна с двоюродными братьями Кублицкими сцена Кузьмы Пруткова "Спор греческих философов об изящном". В 16 лет мечты об актерской карьере овладели Блоком уже всерьез. Началось с декламации и пристрастия к Шекспиру. Летом 1897 года, после возвращения из Наугейма, где произошел роман с К. М. С<адовской>, Блок особенно тщательно изучал "Ромео и Юлию" и то и дело декламировал монолог Ромео в склепе: "О, недра смерти..." Насколько неотступно Блок думал о сцене, показывают его ответы в анкете, заполненной в Наугейме:

Мое любимое занятие? - Театр.

Чем я хотел бы быть? - Артистом императ<орских> театров.

Каким образом я желал бы умереть? - На сцене от разрыва сердца.

В следующее лето (1898 года) Блок задумал поставить в шахматовском саду при лунном свете сцену перед балконом. Эта затея, кончившаяся неудачей, подробно описана в моей книге "Ал. Блок и его мать". Для не читавших ее скажу вкратце, что сцена была вполне подготовлена, Ромео - Блок и Джульетта, не раз упоминавшаяся мною "тетя Липа", совершенно не подходившая к своей роли, оба в костюмах, заняли свои места: она на импровизированном балконе, он внизу, на лужайке, осененной деревьями; началась и самая сцена, но всему помешало появление на месте действия собаки Арапки, случайно зашедшей в сад. Настроение Ромео было нарушено, декламация прервана и раздосадованный артист бросил игру, уйдя из сада. На этом кончились шахматовские спектакли, но Шахматово было, так сказать, прологом к тем спектаклям, которые происходили в менделеевском Боблове: после знакомства Блока с Люб<овью> Дм<итриевной> в пору ее девического расцвета. Эти спектакли происходили летом 1898 и 99-го года, и Блок разучивал в Шахматове все свои роли. В романе Блока с Люб<овью> Дм<итриевной>, начавшемся в 1898 году и завершившемся браком 17(30) августа 1903-го года, Шахматове тоже сыграло немаловажную роль. Подробному разбору этого романа в связи со стихами я посвящу другую статью, а теперь намечу лишь, главные его моменты, начав с того, что случайный визит Блока в соседнее Боблово, куда пригласила его весной при встрече на выставке мать Люб<ови> Дм<итриевны>, послужил началом романа, а спектакли в имении Менделеевых с частыми поездками Блока верхом на репетиции как нельзя более благоприятствовали развитию этого романа. Если бы встреча с Люб<овью> Дмитриевной произошла в городе, в обычной будничной обстановке и свидания с ней были бы редки, все сложилось бы иначе. Здесь же влияла и природа, и романтика шекспировской пьесы, и тот прекрасный образ, который создала Люб<овь> Дм<итриев-на> в роли Офелии. Дело, конечно, не в игре, которая не могла быть сильна в такие юные годы, а в облике, который удивительно подходил к самому нежному и женственному из всех созданий Шекспира, и самый голос Люб<ови> Дм<итриевны>, в те юные годы "серебристо-утомленный", как назвал его позднее поэт, был как бы создан для роли Офелии, и трогательный вид ее в сцене безумия, и бесконечная женственность всего ее образа, - все это вместе производило неотразимое впечатление. Удивительно ли, что романтично настроенный и пылкий мальчик, каким был в то время поэт, до безумия влюбился в свою Офелию. О силе его впечатлений свидетельствуют многочисленные стихи, написанные прямо или косвенно то к самой Люб<ови> Дм<итриевне> в этой роли, то в виде песен Офелии. Можно себе представить, каким грезам предавался поэт, возвращаясь верхом при звездах из Боблова в Шахматово на своем белом коне. Первые стихи, обращенные к Люб<ови> Дм<итриевне>, появились в это же лето 1898 года:

Она молода и прекрасна была

И чистой мадонной осталась.

("Алконост", I том)

Припевом каждого куплета этих стихов служит отчаянная строка:

Как сердце мое разрывалось!

Поэт не подозревал, что Офелия втайне тоже мечтает о своем Гамлете, и мучительно ревновал ее к вихрастому студенту Суму, репетитору ее братьев. (См. II-ой том "Дневника").

Зачем дитя Офелия моя? -

вздыхает он в другом стихотворении, написанном в то же лето ("Мусагет", 1911 г.).

Возвращаюсь к началу романа Блока с Люб<овью> Дм<итриевной>. Эта суровость, приводившая его в отчаяние, только разжигала его безнадежную страсть. Суровость была, разумеется, только щитом, скрывавшим истинные чувства Люб<ови> Дм<итриевны>, которая была застенчива, дика и горда. А кроме того, как могла она выказать свои чувства, когда ее ни на минуту не оставляли вдвоем с поэтом? Кажущуюся холодность Люб<ови> Дм<итриевны> Блок принимал за чистую монету, временами он думал, что знакомство его с Менделеевыми прекратилось, и даже переставал к ним ходить. Какая-нибудь случайная встреча в театре или на вечере служила поводом к возобновлению знакомства. Опять начинались муки безнадежных стремлений и ревности - неизвестно к кому. Так шли годы. Летом Блок писал лирические стихи. В числе их было много чисто антологических, где неизменно фигурировала шахматовская природа. Некоторые из городских стихов тоже написаны под влиянием воспоминаний о Шахматове.