На фото: Галка идёт первой, Рая - второй, я - с гитарой, за мной - Толя Новиков. Дорога за Ушмой.
Утром узнали, что машина за нами придёт после того, как доставит осуждённых по месту работы, находящееся в стороне от нашего маршрута.
С пермяками предстояло идти два дня, а дальше пути расходились.
Уже с вечера температура пошла на спад.
Пришлось надеть свитер, вязаную шапку и старую брезентовую куртку, заимствованную у отца подруги, в которой тот работал в саду.
Вообще вопрос экипировки непосредственно перед походом встал остро.
Кроме упомянутых вьетнамских джинсов и полукед, у меня ничего спортивно-походного в гардеробе не было.
И я пошла по людям.
Первой, к кому обратилась, была альпинистка со стажем - Тамара, старшая сестра Ленки Лабутиной.
Она пожертвовала туристские ботинки и тёплые спортивные трикотажные брюки.
Кроссовок тогда не было. Лёгкую куртку я «пошила» из старого болоньевого плаща, решительно обрезав 20 сантиметров длины, и, сделав вшивной пояс.
Тонкую шапку дала соседка, а высокие резиновые сапоги позаимствовала у родной тёти.
- Дорога неровная, болтать будет сильно, так что держитесь за борта крепче,- предупредил шофёр. - Девок лучше посадите на пол, на мешки.
Так мы и расселись. Машина совсем недалеко отъехала от посёлка, когда вдруг остановилась.
Сначала за борт ухватилась рука, а потом легко перелез и весь мужчина лет пятидесяти. Худощавый, невысокого роста, лицо обветренное, морщинистое, взгляд болезненно-усталый. Седые волосы коротко пострижены. Одет он был в нейлоновую рубашку бордового цвета, всю в мелких дырках от папирос или костра, и лёгкий, видавший виды, некогда серый пиджак.
-Здравствуйте! Местечко найдётся? Опоздал я маленько, - объяснил он своё появление. – Курящие есть? – низким хриплым голосом спросил и обвёл мужчин взглядом.
Анатолий достал пачку папирос, и новый пассажир взял одну. – Берите ещё.
- Благодарствую, - ответил незнакомец и взял ещё две, положив все три в верхний карман пиджака.
Устаревшее «благодарствую» заставило внимательнее к нему присмотреться.
И взгляд, и низкий тембр голоса, и седина вызывали необъяснимую симпатию.
Позже, когда выйдет на экраны фильм «Холодное лето пятьдесят третьего», я буду с недоумением смотреть на Приёмыхова, не понимая, где я раньше его видела, потом из подсознания появится грузовая машина и кто-то, похожий, кашляющий, куривший на ходу. От папиросы будут лететь искры, и падать на нейлоновую рубашку бордового цвета.
- Откуда будете? - напрягая голос, чтобы услышали из-за рёва машины, спросил он.
Получив ответ, вздохнул, улыбнулся.
- Казань, говоришь? – достал папиросу. – Дай огоньку, - получилось не с первого раза. Затянулся. Выдержал паузу. – Мир тесен. Из университета, случаем, никого нет? – напрягся он.
- Да, мы почти все из университета, - продолжал Лаврушка.
- Преподаватель N (он назвал фамилию)на кафедре политэкономии ещё работает? – и закашлялся.
Ребята переглянулись, пожимая плечами.
- Не знаете такого? Да, может, он уж на пенсии?... Точно на пенсии. Ему ведь сейчас лет семьдесят, если живой. По его путёвке, с его лёгкой руки я сюда первый раз определился. Со второго курса филфака. Из-за девчонки мы с ним сцепились. Подрались даже... Что особенного? Ан, нет, два года заработал. А Зойка-то всё равно с ним не осталась.
Ветер продувал нашего попутчика насквозь, залетая в открытый ворот его тонкой рубашки, резвился на тощей груди, не прикрытой пиджаком. А незнакомец, словно нарочно дразнил его, выставляясь напоказ.
Мне, сидящей за кабиной, было холодно в свитере и застёгнутой наглухо куртке, а ему...
Вдруг, я услышала: «Не смотри на меня так, дочка. Не надо меня жалеть – сам виноват».
Если бы он этого не сказал, я бы сдержалась, а тут глаза сразу стали хуже видеть, и я пыталась не выпустить слезу из глаз.
Последнее, что я услышала, было: «Моей Танюшке столько же, наверное. Доча у меня умница. На библиотекаря учится».
Дальше я боролась со слезами, пытаясь вспомнить что-нибудь смешное, а мысль упорно шла к незнакомой Зойке, которая знала ли о том, что её через столько лет вспоминают так далеко от Казани?
Он покинул нас так же неожиданно, как и появился. Машина затормозила на повороте. Задумавшись на секунду, точно что-то вспоминал или хотел сказать, махнул рукой и удивительно легко спрыгнул на землю.
Мы поехали дальше, оставив позади вырубку хвойного леса и одинокого лесоруба, уныло бредущего в противоположную от нашего маршрута сторону.
Минут через пятнадцать – двадцать один из пермских Александров вдруг резко хватает другого за рукав и показывает вперёд. Им, сидящим вдоль борта что-то там видно. Мы же с девчонками наблюдаем за их действиями и мимикой. И было на что посмотреть! Театр пантомимы.
Их командир негромко стучит по кабине. Машина медленно останавливается с работающим двигателем. Пермяки начинают лихорадочно отстёгивать от рюкзаков зачехлённые ружья. У наших ребят тоже загораются глаза, и все вместе совершают какие-то необъяснимые движения. Возня происходит молча, но сопение и прерывистое дыхание выдают напряжённость и нерв.
Пётр, схватив Раю за руку, и выдернув у неё из-под ног свой рюкзак, приложил палец к губам: «Тихо!» И жестом руки прижал нас ещё сильнее к полу кузова.
И дальнейшие действия бегут, как на киноплёнке, прокрученной с удвоенной скоростью. Трое охотников, включая Петра, достают ружья, заряжают их, натыкаясь друг на друга, задевая других, попавшихся им под руку, стволами или прикладами. И вся эта молчаливая сцена происходит в кузове грузовика, где собрались 13 человек.
Начавшаяся пальба из всех трёх орудий нарушила тишину. И стая уток, теряя перья и численность, разлеталась в разные стороны.
Охотники крутились, как волчки, толкая друг друга, и посылая выстрелы вдогонку улетающей дичи.
Когда боевые действия закончились, выяснилось, что среди населения потерь не было.
Количество уток сократилось на две.
Стрелявшие утверждали, что они ранили ещё с десяток.
Но добычей были только две, остальные остались на картине Перова «Охотники на привале».
Ещё через полчаса пути мы доехали до того места, откуда начинался наш пеший маршрут.
Сначала шли лесом, а потом пошли болота.
Чтобы не потерять тропу, ориентировались на северный отрог хребта Чистоп.
Рюкзак, после оставленных в Свердловске продуктов, не сильно полегчал, но за эти несколько дней я к нему притёрлась, а он - ко мне.
И всё-таки было очень тяжело.
По болотам шли след в след.
Первыми - пермяки.
Потом - девчонки.
Потом - наши парни, а замыкал – Толя Новиков.
У каждой из нас была палка, но и с нею я постоянно куда-то заваливалась.
Шедший за мной с гитарою в руках, Лаврушка, не знавший, куда её деть, всякий раз спрашивал: «Тебе помочь?» На что я, естественно, отвечала, что не надо.
Мне казалось, что я тормозила всю группу.
Пару раз Толя кричал, чтобы впереди идущие остановились и ждали отстающих.
Немного погодя я заметила, что они с Виктором поменялись местами.
Теперь Толя Новиков шёл за мной. И как только я пыталась упасть, он хватал меня за рюкзак и, как щенка, держал несколько секунд, пока я не обретала устойчивость.
«Ох, нелёгкая это работа – из болота тащить кое-кого-то».
Я всякий раз говорила «Спасибо», а он кивал.
Кивать приходилось так часто, что стала волноваться, не заболит ли его шея.
Свободное копирование
