3 ноября я оформила свое увольнение из школы, в последний раз 5 ноября поучаствовала в школьном празднике и попрощалась с ребятами, классным руководителем у которых я была почти 5 лет. Они мне подарили оклеенный желтым плюшем альбом со своими фотографиями и с дарственной надписью: «Нашей любимой учительнице». Я долго хранила сделанные их руками поделки, которые они дарили мне до этого, а их альбом жив у меня и сейчас.
Возвратившись из Москвы, Б. не смог заниматься с Анютой - ему пришлось провожать нас в дальнюю дорогу. Никто из наших друзей в Кемерово, а потом в Москве не одобрял этого моего шага. «Ты разрушаешь семью», - таков был аргумент моих друзей. Они не ведали того, что семьи-то у нас по-существу не было. Б. поощрял мое намерение, в немалой степени содействовал его осуществлению и объяснял, почему: «Твоя аспирантура выбрана как один из наилучших вариантов освобождения из школьного ада не только на ближайшее, но и на далекое будущее, как возможность исправления ошибки выбора работы в прошлом. Это важно не только для тебя, но и для наших крошек. Нельзя допустить, чтобы с ними повторилась семейная трагедия их родителей. Это было бы ужасно». Я не считала свою жизнь трагичной. И его волновали не «крошки». Видит Бог, я никогда не забывала своих крошек. Помимо моего стремления добраться «до сущности прошедших дней», в аспирантуру я шла еще и для того, чтобы самой обеспечивать их будущее. В этом моем шаге Б. видел возможность и собственного освобождения, поэтому в каждом своем письме ко мне он требовал, чтобы я занималась своим здоровьем, не очень «привязывалась» к нему и не надеялась опереться на него когда-либо.
С восторгом к моему поступлению в аспирантуру отнеслась только Нина. Она понимала, зачем я туда иду, и писала: «Ой, как я горжусь тобой, ты мне крепко утерла нос. Мне просто не хватило толчка извне, чтобы я пошла учиться дальше. Способностей и терпения у меня хватило бы (она права - Е.Е.), но слишком много мне льстили, что я хороший работник на своем посту. Порою я считала себя незаменимой, а когда прозрела, отдалась другому поприщу – семье, детям. Немножко нерасчетливо свила себе гнездо. Гриша ревновал меня к тому, что я выше его по образованию, и не хотел даже думать о продолжении мной учебы. Время многое сгладило, сравняло, но чувство собственной вины, что сама обрекла себя в недоучки, осталось. Так что, милая, большого тебе успеха и радости в продолжении учебы. Отчаянию не поддавайся. Думаю, сейчас тебе легче будет работать – в смысле никто не будет ставить палки в колеса, не будет следить за каждым твоим шагом, не будет искать изъянов в твоей работе».- И поворот мысли: «Как хочется встретиться с тобой и повторить чудесное лето, проведенное вместе на берегу реки (Медведицы 1966. Е.Е.)», - так заканчивала свое подбадривающее письмо Нина, бывшая для меня больше, чем мать.
Б. не стал объяснять, почему он не захотел отправлять Надюшу на время к Нине. Местом временного пребывания Надюши он избрал Урал. По предварительной его договоренности я должна была заехать в Свердловск и оставить малышку у его родственников. В письме я делилась с Ниной своими тревогами и опасениями по этому поводу. В цитируемом выше письме она успокаивала меня: «Не бойся, что Надюша отвыкнет от тебя. Привыкнет она гораздо быстрее, когда будете вместе. Вот только твои поездки к ней, если ты будешь предпринимать их, будут каждый раз тревожить душу малышки, ей снова придется начинать привыкать сначала. Воздержись от них, а Аню присылай на зимние каникулы к нам».
Свободное копирование
