Эта комната стала для нас с Маней семейным приютом. Мы приняли его как должное, спокойно. Мое повествование о жизни в семье Левандовских ни в коей мере не рассчитано на то, чтобы вызвать сострадание у читателя. Напротив, это повесть о том, что оазисы добра и правды есть всюду и нужно учиться их находить. Этот навык, приобретенный в детских домах, закрепился и получил дальнейшее развитие в семье Левандовских. Благодаря Ларисе Николаевне и Михаилу Казимировичу, я узнала немало такого, без чего моя жизнь была бы менее интересной и менее наполненной.
Не испугалась я и тогда, когда увидела и поняла, что в этой семье придется много работать: в своем хозяйстве Левандовские имели четыре коровы, двенадцать овец, годовалого бычка, двух овчарок и комнатную собачку, крохотную черную Гальку – любимицу Ларисы Николаевны. Маня моя мигом сориентировалась: мягкой и ласковой, ей не составило труда с первого шага относиться к Левандовским по-родственному. Она стала называть их мамой и папой. Это льстило им, а ее освобождало от хозяйственных обязанностей. Я не решалась называть их даже по имени и отчеству. В результате все хозяйственные дела легли на мои плечи. И я старалась выполнять их добросовестно – ведь это нужно было для семьи. Я быстро обзавелась подружками, столь же обремененными хозяйственными заботами, как и я. Пока наша скотина гуляла в общем стаде на пастбище, мы ежедневно готовили для нее дополнительный корм: переплывали стремительный Мургаб, серпами срезали на афганской стороне камыш, связывали его в снопы и на этих «плотах» возвращались на свою сторону. Мокрые, тяжелые снопы на спинах относили на скотные дворы. Или ходили на хлопковое поле и собирали там вьюнки. Туго набитые свежей травой мешки водружали на голову и приносили ненасытной скотине. С этими девочками я ходила собирать на пастбище сухие кизяки, которыми топили стоявшие во дворе печки, чтобы приготовить обед. Здесь я научилась варить вкусные супы. Их охотно поедал даже наш бычок. Травоядное животное – он поедал в супе даже мясо. Гладкий был бычок, казалось, шкура на его боках вот-вот лопнет.
Как я старалась наполнить эту барачную комнату семейным уютом и теплом! Увы – никто из прочих постояльцев этой комнаты не прилагал ни малейших усилий даже к поддержанию наводимого мной порядка. Ко всем повседневным делам, которыми мне приходилось заниматься, Лариса Николаевна возложила на меня еще одну обязанность - делать ей массаж на спине. С фотографии, которую я нашла в одном из ящиков стола, смотрела на меня красивая, нарядная, не из простонародья девушка. Массаж пришлось делать старой женщине, уже изрядно сутулой, даже с горбом, во рту которой торчали только четыре клыка. Передо мной была сущая баба Яга, очень скоро убедившая меня в том, что является ею не только по внешнему виду, но и по внутреннему настрою. Это была чванливая, высокомерная полячка. В густонаселенном бараке ее не любили, да и Михаила Казимировича тоже. Он работал бухгалтером в организации, которая называлась Заготзерно, но занималась эта организация заготовкой хлопка – на огромном дворе ее стояли огромные скирды хлопчатника.
Женщины нашего барака осуждали нигде не работавшую Ларису Николаевну за то, что она, бездельница, совсем не занималась нами, взятыми из детского дома детьми. Им часто приходилось подкармливать нас с Маней, особенно старалась одна из них – тетя Ксения. Ее вкусные беляши и жареную рыбу я вспоминаю до сих пор.
В детском доме мы следили за собой и были опрятными. Здесь мне просто некогда было даже подумать об этом. Напомнили мне о себе насекомые, с которыми я впервые познакомилась в июле 1941 года и основательно забыла об их существовании к концу войны. Через два месяца семейной жизни я поняла, что нужно принимать срочные меры. На ночь я смочила волосы керосином, повязала голову белой косынкой, а утром увидела внутреннюю сторону косынки серой – сплошь покрытую погибшими вшами, но только мелкими. «Надо состричь волосы», - сказала Маня, и мы пошли с ней производить эту процедуру в развалины мечети. Волосы мои слиплись от гнид. Маня, срезая пучок волос, показывала мне это «чудо» и бросала пучок за пучком на землю. Откормленные вши ползли по земле вереницей, как ползут муравьи в муравейник. После этого волосистая часть моей головы сплошь покрылась нарывами. Пришлось вспомнить детдомовское лечение военных лет: Маня стала мазать мою голову ихтиоловой мазью. К началу учебного года мой череп удалось подлечить.
