В 1918 году из Карса бежало много армян, и многие семьи остановились в Тифлисе. К нам поселились какие-то дальние родственники бабушки. Им выделили большую комнату. Мою маму уговорили поехать в Карс, привести их чемоданы с ценностями, которые где-то спрятаны на чердаке той квартиры, где мы жили. Когда мама летом 1914 года поехала на заработок (обшивать невест и т.д.), русский гарнизон еще не выехал оттуда, но было предложено населению эвакуироваться, так как была опасность оставить город туркам, исконным врагам армян.
Выехала мама с маленькой сестренкой, которая еще сосала грудь. Когда она с их "злосчастным" чемоданом возвращалась домой, на вокзале в Карсе, где уже было и турецкое войско, к ней подошел турецкий офицер, схватил ребенка за ногу, свесил верх ногами и показал ей, что разрубит на две части ребенка, если мама не пойдет за ним (мама была яркая, красивая женщина, со свежим лицом, видимо, привлекла его своей внешностью, а для турка было предметом бахвальства, если сможет воспользоваться армянкой). Мама не растерялась, схватилась за дочь и начала звать на помощь. Тут подбежали русские солдаты и, оградив ее, помогли сесть в товарный вагон, который отправлялся с остатками эвакуированных. Мама от пережитого нервного потрясения вернулась со злосчастным чемоданом, полным серебренной утварью и золотыми украшениями. Владельцы за это подарили ей одно золотое кольцо с бирюзовым камешком. Я уже говорила, что мой дедушка Мукаэл был инвалидом и влачил свое существование, почти в постели. Он страшно рассердился (и раньше был против, что мама согласилась сделать им такую услугу), разругался, потребовал, чтобы они освободили нам комнату и швырнул кольцо в людей, так дешево оценивших столь большую услугу, стоившую маме чуть ли не жизни. Когда они ушли, в эту комнату поселились другие, которые оплачивали квартиру. Мы стали жить в проходной комнате и еще в одной маленькой, полутемной комнате лежал дедушка. Жизнь дорожала, меньшевистская националистическая власть Грузии о народе не думала. От отца мы не получали писем и не знали, где он и что с ним. Мама из сил выбивалась, но прокормить нас было трудно.
Осенью 1918 года приехал из Ростова знакомый, звали его Степаном. Он рассказал, что отца моего красные отпустили по болезни. Он еле добрался до Ростова и бедствует, работу найти не может, болеет, не может заработать, чтобы доехать домой, страшно переживает от того, что семья нуждается. Он очень советовал маме взять детей и с ним вместе добраться до Ростова, что мама более находчивая и предприимчивая, сможет помочь отцу выйти из такого безвыходного и упаднического состояния. Собрались наши близкие родственники (дядя Ваган, папин брат, слесарь ж/д мастерских и др.), решили продать мебель, оставив самое необходимое (швейную машину, зеркало сохранить, т. к. мама швея и ей нужно будет работать), взять с собой троих детей (брата моего Ерванда, Тамару и приемыша Рубана), а меня и младшую сестру Евгению оставить с дедушкой и бабушкой, так как я смогу помочь беспомощным старикам как старшая (мне было около 11 лет) и младшую сестру, потому что с двумя малышами маме будет трудно. Дядя Ваган обещал помогать по мере возможности. Друзья и родственники помогли, и мама скоро собралась в дорогу. Пришлось ехать через Батуми, по морю в Новороссийск, а оттуда в Ростов, так как через Баку не было дороги из-за гражданской войны. Первые несколько месяцев мы жили сносно. Экономно тратили деньги, оставленные мамой. Благо, за квартиру платили родственники, занявшие наши две комнаты, а мы теснились в маленькой, полутемной комнате и частично пользовались кухней. Бабушка моя не знала ни русского, ни грузинского языка, никогда не ходила в магазин или на базар, все было возложено на меня. Да и денег было так ограничено, что покупала я крайне необходимое, что поручала бабушка. Но месяца через 3-4 стало совсем не на что делать покупки и жить. Бабушка брала на заказ вязать шерстяные носки, чулки или пряла шерсть, но это был очень небольшой заработок. Бабушке было трудно ухаживать за дедушкой-инвалидом, маленькой внучкой, готовить, убирать, стирать. Правда, я помогала, но ведь я училась. Заходил дядя Ваган часто, но материально он помогать не мог, потому что зарабатывал немного - слесарь, трое детей, пока не работал. В школе у нас были пасхальные и рождественские каникулы. За две недели до Пасхи, нас всю неделю водили в церковь на обедню, в субботу хором исповедовали, что-то говорил поп, а мы повторяли, а на голодный желудок нас приобщали к отпущению грехов. Накануне исповедования, на уроке закона Божьего я задала попу вопрос: "Скажите, как могла Дева Мария без мужа родить Христа?"
Он рассердился на меня и прогнал из класса. Такое наказание было в моей школьной жизни впервые. Я стояла, как вкопанная, у дверей класса и горько плакала. Надзирательница меня спросила, в чем дело, а я не знала, что ответить. После урока поп меня повел меня в учительскую, что-то яростно говорил директору, тот велел взять книги, уйти домой и больше в школу не являться. Дома я не могла бабушке объяснить, за что меня выгнали из школы. На другой день бабушка пошла в школу. Благо, что школа армянская, и она могла понять, о чем говорят. Вернулась убитая горем, плакала, меня ругала, что я позволила себе такой неприличный вопрос задать попу. Пришел дядя Ваган, она начала его бранить, что он крамольные речи ведет, а я по своей глупости задала вопрос попу и вот такая история получилась. А дело было так: подходил праздник Рождества, бабушка сетовала, что дома ничего нет, а дядя Ваган говорил, что никакого Рождества нет, это выдумки, как может Дева Мария без мужа родить, разве не понятно, что это легенда, выдуманная богачами. Вот я перед Пасхой вспомнила об этом и спросила у попа. Дядя Ваган оделся празднично и пошел в школу объясняться с директором. Он сказал, что наивная девочка где-то услышала разговор, усомнилась и задала вопрос попу. Наставнику надо было объяснить и убедить в правоте веры, а не создавать такую трагедию для детской души и т.д. В общем, меня снова вернули в школу, но поп меня наказывал тем, что не спрашивал уроки. Все годы я была его первой ученицей и всегда получала пятерки. Вот когда на Вербное воскресенье наш класс, вместе со всей школой, в белых фартуках пришел в церковь приобщаться, то приобщал нас тот же поп, который преподавал закон Божий. Он меня пропустил и положил в рот просфору следующей девочке. Я думала, что он просто ошибся, и снова пошла встала в конце, он снова так сделал. Наша классная настоятельница заметила и позвала меня в сторону, велела подождать в конце. Она подошла к попу, что-то сказала, потом проводила меня домой и сказала: "Ничего, иди, в будущем году будешь приобщаться".
Подружки заметили, начали шептаться. Мне было стыдно и обидно. Я пришла домой и плакала. Бабушка тоже очень огорчилась. Начались каникулы за неделю до Пасхи и продолжались еще неделю после Пасхи. Я от стыда не выходила во двор, так как в нашем дворе жила моя одноклассница и рассказала всем, что меня поп наказал и не приобщил. Мне казалось, что все смотрели на меня, а лавочница запретила своей дочери играть со мной. Пришел дядя Ваган, поздравил нас с праздником, а бабушка рассказала о нашем "горе" и опять бранила его. Он от души рассмеялся и начал объяснять мне, что это все ерунда и хорошо, что поп не приобщил меня, что в посуде попа просвира накрошена в вино, и он двумя пальцами лезет в эту посуду, берет кусок мочки и кладет в рот каждому. Этим распространяет заразу, слюну одного переносит в рот другого. Дома он рассказывал о вреде церкви. Я тогда мало понимала его, но верила, что дядя прав. Недоумевала, почему нельзя об этом всем объяснить, почему все верят, а вот дядя Ваган не верит. Пожалуй, с этого дня я и стала безбожницей. Но зато по закону Божьему в табеле, впервые за все время моей учебы появилась оценка "три", единственная тройка - по закону Божьему. Я чувствовала, что классная настоятельница сожалела, но ничем помочь не могла. Так я испытала первую несправедливость.
Свободное копирование
