В другом письме (от 11 октября 1933 года) Василий Николаевич продолжал:
…сегодня послал тебе телеграмму, из которой ты узнала о Наркомпросе [1]. Я надеюсь, что ты отнеслась к этой новости хладнокровно: не стоит перед свиньями бисер метать. Я тебе уже писал, что у власти теперь какой-то Чаплин (секретарь коллегии), именующийся заместителем несуществующего пока начальника управления, и Рабинович. Они-то все дела и вершат. Еще до официального отчисления тебя Макаров говорил в Главнауке, что Чаплин боится взять сотрудницу, которая будет умнее его. Ну, а Рабинович, очевидно, и подавно. Вот и результат. А в каше той, которая там сейчас происходит, в бедламе, конечно, что угодно можно провести. Думаю, что и ты спокойно к этому отнесешься. Воскресенский как-то говорил Невскому, что в Наркомпросе предстоят вот такие перемены, на что Невский сказал: "Пускай хоть черта назначают — придумаем что-нибудь>. Итак, отнесись ко всему этому спокойно… Я всем говорю, что ты вернешься 20-го, ну опоздаешь на несколько дней. Но если ты приедешь до праздников, все же сможешь оказать влияние и принять участие в решении вопроса, где быть дальше Библиотеке… В так называемом Библиотечном управлении полнейший бедлам. Ты отчислена приказом в момент реорганизации вместе с другими. Сотрудника еще никакого нет. Все вершит Рабинович и ничего, конечно, не понимает, путает, и, по словам библиотечных, делает глупости. Начальника нет еще, а заместитель Чаплин ни черта, даже по словам Рабиновича, не понимает. В общем, тем что ты отсутствуешь, ты спасла намного свои нервы…
В письме от 18 октября 1933 года Василий Николаевич писал мне о библиотечных делах:
<…> Из библиотечных новостей: Витолина [2] уже чистилась — конечно мелко, одно самобахвальство, присвоение себе того, около чего она даже и не сидела и т. д. <…> Лопашов — чистится завтра. Думаю, что скуксится, бедный <"> В Библиотеке положение дел прежнее. О реорганизации вопрос не стоит. Там все дело в том, что нет головы, нет разумного руководства, а отсюда и все последствия: разброд, междуцарствие, междувластие. Это, конечно, создает обстановку для всевозможных случайностей. Тебе надо окрепнуть, поправиться, и тогда ехать сюда. <…> А приедешь здоровой, то в два счета все перевернешь на свой лад и все опять в твоих умелых и, безусловно, мудрых руках завертится как надо .
В квартире нашей на Мясницкой тоже что-то вроде чистки началось — хотели нас уплотнить. Василий Николаевич в том же письме добавлял:
<".> Сегодня, между прочим, был в суде в качестве ответчика по иску к нам некоего Бурмистрова (квартира в нашем доме) об изъятии у нас жилплощади. Он заявил, что мы якобы в жилплощади "купаемся".
Об этом же времени я писала в Саратов в конце ноября 1933 года Мусе Минкевич:
<…> В Наркомпросе не работаю. Реорганизация привела моих противников, которые и сели сейчас к рулю. Что же касается меня, то мы, кажется, к обоюдному желанию мирно расстались. Во время моего отпуска они меня автоматически отчислили, по приезде вежливо пригласили работать, но я так же вежливо отказалась, сославшись на свою болезнь. Уходу из Наркомпроса я очень рада, но маленькое чувство обиды, недооценки осталось. Мои дорогие приятели из Главнауки уверяют меня, что я все равно буду работать. Но новые хозяева (бесконечные женщины-массовички) рьяно меня не уговаривают. Конечно, ни при каких обстоятельствах возвращаться я не буду, но жалко себя, этих 3-х лет нечеловеческой работы. Конечно, я выросла на этой работе, но рост не был пропорционален вложенным силам и энергии. Занимаюсь своей Библиотекой, которая, кстати сказать, за время моего отсутствия оказалась в тяжелом положении. Но я чувствую, что я ее переросла, и с ужасом боюсь убедиться, что мне будет скучно и тесно. Но это в будущем. Не успела приехать, как все последние вечера сижу на чистке и раздумываю о своей не совсем правильно сложившейся жизни, не знаю, удастся ли мне исправить путь, вступив в партию, или это уже поздно <…>.