Дни шли невероятно долго и скучно. Единственным для нас развлечением была чайная грека Антония - известного в Тульче и даже окрестностях города как прорицателя и вдохновенного толкователя Апокалипсиса. Здесь собиралась русская публика и делилась своими мыслями. Антоний предсказывал большевизм в Европе и уверял нас, что к июлю большевизм в России закончится, и мы поедем домой. Наивно принимая внушения грека Антония, публика оживлялась и искренно радовалась. Впрочем, настроение часто менялось. Какой-нибудь слух через рыбаков из Одессы вызывал подавленное состояние, но затем беседа с Антонием опять приводила публику в блаженное состояние. Грек стоял на своем и уверял, что в начале июля мы будем в России. Люди проявляли патриотизм и делались настоящими русскими людьми.
В особенности это сказалось на Страстной неделе и в дни Св. Пасхи. Русские проводили целые дни в церкви. Бабадак (тюрьма) выводилась в церковь в сопровождении стражи. Это было для наших пленных истинным удовольствием. Заключенные составили свой хор и прислуживали в церкви. Местный священник уступил службу в русской церкви нашему батюшке отцу Сергию Калите - беженцу из Черниговской губернии. С особым грустным оттенком и глубиной служил отец Калита, вызывая глубокие чувства в настроении русских беженцев. Одним словом, русская церковь на валу была в руках русских беженцев. Здесь более, чем где-либо, чувствовалось сближение русских на чужой территории. У всех на душе было грустно и тяжело. Как-то особенно сильно чувствовалось общее горе и тоска по родным и близким людям на Страстной не -деле. Румыны в этот раз особенно русских не притесняли, а в ночь перед Пасхой разрешили даже ходить по городу целую ночь.
Оставаясь верными своим традициям, русские шумно отпраздновали Пасху. «Загнав» (продав) последние свои вещи, беженцы проявили свою русскую натуру и, вероятно, не было уголка в Тульче, где бы не было водки и пасхи. Отчасти от горя, отчасти от души русские выпили много. Греки посмеивались и говорили, что никто так много не пьет, как русские. Одним словом, первые дни праздника Пасхи прошли в хмелю, и вряд ли кто-нибудь оставался абсолютно трезвым. Даже в тюрьме люди разговелись как следует. В этом хмелю вылилось наболевшее горе за себя и за Родину и забылось положение пленного за границей. Румыны посчитались с этим настроением и дали волю разгуляться русской натуре. Уже к заутрене румыны стушевались. Пьяных не трогали. Ночью на улицах можно было встретить только русских. Впрочем, скандалов не было. Публика вела себя скромно.
С особой торжественностью священник отец Сергий отслужил заутреню. Церковь была переполнена русскими во главе с начальником этапа и его штатом служащих. Церковь была заполнена старыми шинелями русских добровольцев. Все были одеты одинаково - все в русских солдатских шинелях. Пел хор офицеров из Бабадака (тюрьмы), возле которых на клиросе стояла стража в лице двух пожилых румын-солдат. Многие плакали и подолгу стояли на коленях перед иконами, освещенными тысячами восковых свечей. Было грустно, тяжело на душе, и к горлу подступали слезы. В таком состоянии в темную глубокую ночь добровольцы шли разговляться и первую рюмку, конечно, пили за своих родных, близких и дорогих людей.
Ранняя Пасха (29 марта) совпала с первыми чудными весенними днями. Начала распускаться зелень, и появилась трава. Мы спали уже с открытыми окнами. Было грустно. Весна тянула домой. Что делалось в родных краях, мы не знали. Уже давно шли слухи, что нас отправят в Болгарию. Румыны старались отделаться от русских, а болгары принимали нас.
Свободное копирование
