Записки тюремного инспектора - 94

Мы встретились с женой адъютанта коменданта г. Николаева капитана Лежнева, который эвакуировался с женой и грудным ребенком к румынской границе, рассчитывая пробраться в Пуркары (Бессарабия) через г. Маяки. Г-жа Лежнева рассказывала нам, что румыны не пустили их на свою территорию. Двое суток они пребывали на льду и в камышах в страшном холоде, почти без пищи. На третий день пограничник сжалился над ребенком и принял их к себе, чтобы обогреться. Вскоре на пост пришли румыны и предложили капитану немедленно возвратиться на русский берег, заявляя, что жена его останется здесь и будет отправлена в Аккерман. Капитан протестовал, ссылаясь на то, что у жены нет никаких средств к существованию. Румыны указывали капитану, что его жена может продать лошадей и бричку и жить на эти средства. Капитан был отправлен на «тот берег», а жена его в полном отчаянии осталась с ребенком на румынском посту.

Румыны не сдержали своего слова. Лошади и бричка были у нее отобраны, и денег ей за это не заплатили. Положение г-жи Лежневой было отчаянное. На подводе, с ребенком на руках под конвоем румынского жандарма она была отправлена в Аккерман. Совершенно случайно по дороге г-жа Лежнева увидела своего мужа и еще двух офицеров, которых сопровождал румынский караул. Эта встреча была неожиданной. Г-жа Лежнева истерически плакала и молила румын, чтобы ее отпустили к мужу. Оказалось, что капитана опять вели на «тот берег». Четыре раза капитан Лежнев переходил границу и каждый раз его задерживали и возвращали обратно.

Лежнев со своей стороны просил отпустить жену с ним, но румыны на это не соглашались. В полном отчаянии г-жа Лежнева, закрыв лицо руками и рыдая, рассталась со своим мужем, которого, по ее мнению, повели на смертную казнь. Г-жа Лежнева по дороге заболела воспалением легких и по прибытии в Аккерман была помещена в больницу. Румынский врач вошел в ее положение и выхлопотал у местного коменданта, чтобы ей заплатили за отобранных лошадей. Несмотря на высокие цены (5000 лев за лошадь) ей заплатили за пару лошадей и бричку 2500 лев.

Мы приводим затем историю Липинских - двух барышень лет 18— 20 из военной семьи, которые следовали из Одессы с обозом при отряде полковника Стесселя, как беженки. Это были Лидия и Евгения Липинские — одесситки. Старшая, Евгения, заболела в Овидиополе тифом. Обе девушки находились под покровительством знакомых офицеров, и потому в дороге они были в лучшем положении, чем другие. Из Канделя во время боя они были своевременно вывезены и благополучно доехали до румынской границы. Положение девушек в походе было, конечно, тяжелое, и вполне естественно, что при одном воспоминании об этом они начинали плакать. Ввиду болезни Евгения мало помнит этот поход, а Лидия была занята только одной мыслью — скорее добраться до конечного пункта.

Испытания Липинских начались на румынской границе. Прежде всего, когда возле с. Раскаец было приказано оставить повозки и следовать пешком, Евгения Липинская должна была встать и идти. С трудом, шатаясь, при поддержке сестры больная протащилась до ближайшей хаты в с. Раскаец и первый раз переночевала в тепле. Когда на следующий день румыны выгоняли русских, Липинские вышли на улицу в надежде присоединиться к группе больных. В конце села больная ослабела и беспомощно упала на снег.

Девушки остались совершенно одни. Их знакомые офицеры, как равно и медицинский персонал, давно уже вышли из с. Раскаец. На улице было пустынно. Периодически румыны открывали пулеметный огонь. Лидия уговаривала сестру напрячь все усилия, чтобы хотя бы выйти из сферы обстрела, но больная, обессиленная, не могла сделать движения. Проходивший недалеко румынский солдат, видя беспомощное положение барышень, приостановился. Лидия быстро подошла к нему и умоляла помочь или в крайнем случае проводить ее к коменданту. Солдат не соглашался. Тогда она сняла с руки два золотых кольца и отдала их румыну. Приняв этот дар, солдат согласился проводить к хате, где были еще больные русские.

Здесь оказался румынский фельдшер. Липинская умоляла его подобрать больную и оказать ей помощь, объясняя, что сестра ее замерзает. Фельдшер отказался что-либо сделать и предлагал ей довести сестру до какой-нибудь хаты, обещая на следующий день отправить ее в пуркарскую больницу. Лидия объяснила фельдшеру, что сестра ее больна тифом и настолько слаба, что идти не может. Фельдшер стоял на своем. В полном отчаянии Лидия Липинская возвращалась к сестре, но ввиду наступившей темноты сбилась с дороги и потеряла направление.

Бросаясь из стороны в сторону и быстро проходя улицы, площади и проулки, она готова была впасть в отчаяние или, как она выразилась, ей казалось, что она сходит с ума. Сверху в это время румыны стреляли из пулеметов, что еще больше нервировало ее. На улицах не было никого. Гололедица и дорожная колоть мешали быстрым движениям. Ноги подкашивались. Туфли на высоких каблуках попадали в глубокие, замерзшие колеи и причиняли боль. Было уже совершенно темно. Мороз достигал 12 градусов. Сознание, что сестра может замерзнуть, придавало ей силы.

Преодолевая все затруднения, Лидия Липинская буквально бежала по всем направлениям, пока наконец не вышла на большую дорогу, где лежала ее сестра. Девушка лежала на снегу в апатичном состоянии и спокойно примирилась со смертью, но только ее страшно мучили озябшие и закоченевшие ноги. Хорошо еще, говорила Евгения, что сестра, уходя, обвязала ей полотенцем ноги. Встать она уже не могла. Плача и досадуя, сестра умоляла ее сделать над собой усилие и встать, чтобы при ее поддержке дойти до ближайшей хаты. Евгения долго не соглашалась попробовать встать, пока наконец при помощи обвязанного вокруг талии полотенца сестра не подняла ее с земли. Шатаясь и едва передвигая ногами, больная, опираясь на сестру и ежеминутно останавливаясь, чтобы передохнуть, шла к ближайшей хате. Для чего и в кого в это время стреляли румыны, было непонятно, но барышням казалось, что возле них свистели пули. Это заставляло их несколько раз останавливаться и ждать, пока прекратится стрельба.

С трудом сестры Липинские дотащились до ближайшей хаты. В хате было тепло. Обе девушки, обессиленные, легли на лежанку возле печи, где уже занимали места два офицера. Один тяжелораненый, а другой, как потом оказалось, был полковник Александр Петрович Кочуков (помощник коменданта Киевского железнодорожного участка). Его рассказ совершенно случайно совпал с рассказом Липинских, которых он не знал даже по фамилии. Полковник Кочуков еще в Одессе в порту потерял свою семью, которая в общей панике была затерта толпой. Судьбу семьи он не знает. Лично он заболел после этого сыпным тифом и отступал на Румынию. В с. Раскаец полковник, будучи совсем слабым, вынужден был с другими покинуть румынскую территорию и идти на русский берег.

Что с ним случилось, он не знает, но очнулся он лежащим на снегу в огороде в одном френче. Шинель, шапка, сапоги, сумка были с него сняты, как равно у него были похищены все деньги и документы. Кочуков добрался до хаты, где офицеры приняли его первоначально за сумасшедшего, а затем накормили и одели. Когда вторично Кочукову пришлось уходить из с. Раскаец, он отстал от больных, так как не был в состоянии идти дальше. Он шел, шатаясь. Навстречу ему шли два румынских офицера, которые, видя болезненное его состояние, предложили ему зайти в хату, говоря, что распоряжение об оставлении с. Раскаец больных не касается. Полковник Кочуков случайно зашел в хату, куда потом пришли сестры Липинские.

На следующий день он вместе с ними и раненым офицером были отправлены на подводе в пуркарскую больницу. Офицер по дороге умер. С покойником на повозке Кочуков с Липинскими прибыли в с. Пуркары. Липинская ехала на повозке бок о бок с покойником, которого подбрасывало при каждом толчке и наваливало на больную, которой приходилось высвобождаться от покойника.

Казалось бы, что подобные случаи вполне исчерпывают примеры того положения, которое в общепринятых теперь выражениях можно назвать кошмарным, но, в сущности говоря, все зависит от индивидуальности каждого, пережившего такие моменты. Мы удивлялись, с каким спокойствием и как просто рассказывала нам свою историю жена поручика Ольга Сергеевна Богуш (бывшая Трояпо из м. Ярославля Глуховского уезда Черниговской губернии). Присоединившись в Одессе к отряду Струка, чтобы добраться до Киева, поручик Богуш ехал с женой и двумя земляками в повозке на своих лошадях вместе с отрядом Струка.

Возле г. Маяки для всех неожиданно появились большевики, которые начали обстреливать из орудий и пулемета обоз Струка. Все бросились врассыпную, а обозы свернули на лед. Лошади падали. Упали и лошади Богуша. Когда поручик с кучером подымали лошадей, большевики открыли по льду пулеметный огонь. Ольга Сергеевна с испугу соскочила с повозки и бросилась назад в камыши. Там она присоединилась к двум офицерам и даме, с которыми она простояла, пока не прекратилась стрельба. Они предложил ей сесть на свою повозку, чтобы нагнать мужа. В этом месте скопилось более 1000 подвод. Подъехав к тому месту, где она оставила мужа, Богуш узнала свою повозку, возле которой лежали убитыми лошади. Около повозки никого не было. Где девался ее муж, она не знала. Потом ей говорили, что поручика Богуша видели убитым.

Отряд Струка был разбит и рассеялся. Большинство струковцев передалась большевикам, часть разбежалась, а часть бросилась на румынскую территорию. Три дня О. С. Богуш со своими спутниками путалась в плавнях реки Днестра. Ее спутникам наконец удалось сговориться с румынскими пограничниками и остаться на их территории, а О. С. Богуш очутилась одна в камышах. Она была больна и чувствовала, что к вечеру ее охватил жар. Совершенно растерявшись, Богуш села в камышах, не зная, на что решиться. Наступила темнота. Она закуталась в свою шубу и умостилась на камышах, решив здесь ожидать рассвета. Ольга Сергеевна рассказывала нам, что больше всего она боялась, чтобы ее не съели волки. Было очень страшно, повторяла Богуш, но мысль о том, что она может замерзнуть, в голову ей не приходила.

Молодая женщина лет двадцати двух боялась того, чего боятся дети. Реальная опасность играла в ее представлении второстепенную роль. Она боялась, как боятся дети в темной комнате. Молодая женщина ночевала в плавнях реки Днестра одна при морозе в 12 градусов, лежа без подстилки на снегу в своем пальто. Вещей у нее не было. При скитаниях в камышах они встретили группу крестьян, которые отобрали у них все, что было при них. Ночь была длинная. Ольга Сергеевна спала плохо. Ей было то жарко, то холодно, причем к утру у нее сильно разболелась голова. Утром Богуш решила идти через Днестр. Случайно она никого не встретила и вышла на дорогу уже в Бессарабии. Здесь ее встретила какая-то женщина и взяла ее к себе. Ольга Сергеевна оказалась больной воспалением легких и очнулась только в пуркарской больнице.

В пуркарской больнице к тому времени было уже до 200 больных. Это были те, кто перешел румынскую границу, и те, кто был подобран румынами в с. Раскаец и в плавнях реки Днестра. Многие из них нашли себе здесь вечный покой и были похоронены без гробов, как «без вести пропавшие». Другие остались калеками. Мы видели молодого добровольца, почти мальчика, только что окончившего 2-ю Киевскую гимназию Анатолия Павловича Самоходского (вольноопределенного 1-й батареи 4-го отдельного тяжелого гаубичного дивизиона) с ампутированной ниже колена правой ногой. Он был болен сыпным тифом и один из немногих был довезен из Одессы до с. Раскаец, но в село он не попал. Оставаясь в плавнях более двух суток и лежа при сильном морозе на льду, он отморозил себе руки и ноги.