Думая о папиной актерской судьбе, об успехе Лира (не только Лира, но именно Лир дал Михоэлсу возможность выйти за узкие рамки советской популярности и он был оценен в мировом масштабе), — я неоднократно возвращаюсь к мысли, что актерское искусство» смертно», и поэтому признание имеет для актера такое огромное значение. У Михоэлса же грандиозный успех Лира, грандиозный даже для такого признанного актера, каким он уже тогда был, вызывал лишь скептическое» чем выше взберешься, тем больнее падать…»
Я отнюдь не хочу сказать, что он не жаждал признания. Признание было необходимо ему как и всякому художнику. Но по — настоящему дорого ему было признание зрителя, те минуты, когда тот, замирая и затаив дыхание впитывал звучащие со сцены слова.
К официальному же признанию он относился с недоверием.
Он знал, что рано или поздно придет расплата за блестящий успех, за огромное признание и популярность, и потому на каждое очередное звание или награду реагировал библейским изречением: «Ни мне меда твоего, ни укуса твоего», или» Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь», — мысль, высказанная Грибоедовым и аналогичная библейской.
Однако, подобное равнодушие к успеху было продиктовано и скромностью. Истинной скромностью большого художника, которая происходит от сознания собственной силы.
Подобно тому, как по — настоящему сильные люди не нуждаются в упрямстве или демагогии, как средствах самоутверждения, так и высокоодаренные люди не нуждаются в похвалах и славословии. Михоэлс в славословии не нуждался. Оно претило ему.
Зато он был бесконечно щедр и бескорыстен в отношении своих коллег. Как глубоко волновало его искусство Улановой, которую он считал совершенством и божеством! Как он не скупился на похвалы! Как умел заразить окружающих своим отношением!
О его удивительном бескорыстии рассказал Н. Чушкин, секретарь антифашистского комитета на вечере, организованном Всероссийским Театральным Обществом в день семидесятипятилетия со дня рождения отца.
Н. Чушкин работал в комитете по Сталинским премиям, где Михоэлс был председателем секции театра и кино (той самой секции, от имени которой был послан отец в последнюю роковую поездку). Вот что рассказал Н. Чушкин.
«И вот однажды случилась такая история. Всему жюри было известно, что имеются две кандидатуры на премию за лучшую актерскую работу: Михоэлс — в спектакле» Король Лир» и Бучма — в спектакле» Украденное счастье». Все были уверены, что премия будет присуждена Михоэлсу.
И вдруг Соломон Михайлович просит слова и, обращаясь к жюри, заявляет: «Позвольте мне рассказать о работе Бучмы в этом спектакле. Никто из вас Бучму в этой роли не видел, а я видел. Я был потрясен этой работой!»
И Соломон Михайлович начинает рассказ о спектакле, увлекается сам, увлекает всех не только рассказом, но и» показом» отдельных наиболее сильных сцен, и увлекает настолько, что жюри, совершенно забыв о кандидатуре самого Михоэлса, присуждает премию Бучме!
Члены жюри даже как-то не сразу могли опомниться.
Когда после заседания мы с ним вышли, Михоэлс сказал мне, улыбаясь: «Знаете, мне неоднократно говорили о моих ораторских способностях. Сегодня мне, кажется, удалось это доказать».
Я привела это выступление Чушкина по стенограмме. Сами мы об этом эпизоде ничего не знали. Папа не увидел в нем ничего специально интересного. А тот факт, что он не получил Сталинской премии, не мог его огорчить. Скорее наоборот. «Ни мне меда твоего, ни укуса твоего».
Свободное копирование
