Тридцать четвертый год проходил под знаком подготовки к «Лиру».
Как художественный руководитель театра Михоэлс не имел времени посвятить себя работе над одним только спектаклем. «Лир» требовал огромной подготовительной работы, «строительных лесов», по его выражению, занявшей в общей сложности больше двух лет. За это время были сделаны две постановки — «Мера строгости» Д. Бергельсона и» Миллионер, дантист и бедняк», водевиль французского драматурга Лябиша, которую ставил Леон Муссинак, режиссер из Франции.
Прочтя пьесу, отец с наслаждением, буквально купаясь в находках, проиграл нам дома всю роль Бедняка, но роль эта понравилась Зускину и Михоэлс, как старший, уступил. В спектакле он играл Дантиста.
Жан — Ришар Блок, побывавший на спектакле, написал: «…Замечательный артист Михоэлс создает из Дантиста Трепана образ, не раз соприкасающийся в своей выразительности с лучшими образами Чаплина».
А мне как раз запомнился эпизод, где влюбленный Бедняк — Зускин хочет броситься в Сену от несчастной любви, и во всей грациозной нелепости его фигуры, в его пластике и обаянии было действительно что-то от Чаплина.
От того периода мне запомнились бесконечные переговоры с режиссерами, художниками, репетиции, репетиции и репетиции. Я уже писала, что до определенного времени ни у нас ни у папы жизни вне театра не было. Мы жили каждой его удачей и неудачей, каждой находкой в роли и мизансцене.
Репетиции» Лира» двигались медленно и трудно. Путь Михоэлса — человека и актера — к» Королю Лиру» Шекспира был драматичен, долог и не случаен. Он пришел к Шекспиру через трагический опыт своей собственной жизни, жизни своего народа, страны, в которой он жил, родился и работал.
Его исполнение роли короля Лира называли» мудрым». Таким оно и было.
«Мне казалось, что путь Лира в трагедии идет не от старости к смерти, а от старой изношенной статичной идеологии к обновленной, бурной и гораздо более молодой», — писал отец в своей большой статье» Моя работа над» Королем Лиром». Статья эта дает некоторое представление о том гигантском труде, который проделал Михоэлс в этой постановке. Я считаю необходимым привести несколько отрывков из этой статьи.
«… Исходная точка моей концепции трагедии заключалась в том, что король созвал дочерей, явился к ним с уже заранее обдуманным намерением. Легкость, с которой он отказывается от своей великой власти привела меня к выводу, что для Лира многие общепринятые ценности обесценились, что он обрел какое-то новое философское понимание жизни (…) Уже самый факт, что он решил платить за лесть, доказывает, что слова любви он ни во что не ставит.
Трагедия для меня начинается не там, где Лира выгоняет Гонерилья. Трагедия начинается там, где Лир выгоняет Корделию, то есть в первом акте…»
Я смотрела спектакль больше ста раз. Знала его наизусть. Но самое первое впечатление от выхода короля осталось на всю жизнь как одно из сильнейших потрясений.
Под звуки церемониального марша торжественно шествуют придворные. Внезапно музыка обрывается. В полной тишине, откуда-то сбоку незаметно появляется старый король. Сгорбившись, запахнувшись по — домашнему в мантию, как в простой плащ, Лир направляется к трону с опущенной головой, ни на кого не глядя.
На троне уже восседает Шут. Лир ласково — небрежно стаскивает его за ухо, поднимает, наконец, глаза, и обводит взглядом склоненные головы придворных. Впервые можно увидеть его лицо. Без грима. Без традиционной бороды. Лицо владыки и скептика.
Легким движением пальцев пересчитывает король собравшихся. Он не видит Корделии, которая спряталась за спинкой трона, но вот она появляется и раздается его дробный старческий смешок. Этот смешок был одним из лейтмотивов Лира. Он повторяется неоднократно на протяжении спектакля…
«Я, правда, сперва смутился: можно ли начать огромную трагедию выдающегося произведения Шекспира с мелкого ничего не обозначающего дряблого смеха. Но я решил, что в конечном счете этот вопрос имеет чисто формальное внешнее значение. Мне кажется, что важно вначале ни в коем случае не дать зрителю почувствовать, что с Лиром произойдет трагедия. Надо зрителю показать совершенно безоблачное небо, чтобы тем острее он увидел потом грозовые тучи на этом небе.
Этот дряблый смех Лира также затем превратится в трагедии в лейтмотив (…)
В самый напряженный момент внутренней жизни Лира, в час его тяжелых невзгод, вдруг раздается этот легкий смех. Отчего? Оттого, что теперь, когда все былые убеждения развеяны, все былые ценности разрушены, Лир вспоминает о единственной бесспорной ценности, добытой им за всю прожитую жизнь — о Корделии.
В заключительной сцене Лир последний вздох свой кончает этим смехом. Но смех здесь уже не беззаботный, как в первом акте. Теперь даже трудно решить — смех это или рыдание».
Свободное копирование
