23-го июля 1828 года нам, с Любушкою, Бог дал сына, названного в честь ее брата, Николаем. Все шло хорошо и благополучно: на девятый день жена встала с постели; но дня через четыре, именно накануне крестин, разные домашние хлопоты, может быть и простуда, были причиною, что она с вечера стала дурно себя чувствовать и, в ту же ночь, занемогла: у нее открылась грудница. Страдания ее были невыносимы! Призваны были лучшие доктора, употреблены были все средства. Ничто не помогло: болезнь, с ожесточенным упорством день ото дня усиливалась… Наконец прекратилась грудница, но обнаружились несомненные признаки чахотки.
Здесь не могу умолчать об одном странном обстоятельстве, которое отдаю на суд людей, чуждых предрассудков.
В начале июля, недели за две до родов, жена пошла брать ванну, а я отправился немного прогуляться. Возвращаясь домой, мимоходом я взглянул с улицы на наши открытые окна: около одного из них летал воробушек… Сам не знаю, под гнетом какого-то нелепого, суеверного страха, я поспешил скорей войти в комнату, чтобы предупредить это зловещее посещение… Вошел; но уже было поздно: воробей летал по комнате и бился из угла в угол! Я запер окошко, поймал его и по малодушному побуждению, тут же хотел свернуть ему шею. Но другой воробей с улицы (может быть матка) бился о стекло и пронзительно пищал, — и мне стало жаль бедного птенца — я опять отворил окно и выпустил его! Разумеется, по возращении жены домой, я ни слова не сказал ей о воробье, залетевшем в комнату: она и без всяких предрассудков и предвещаний боялась приближения родов… А если мужчина не чужд суеверия, тем извинительнее оно женщине, готовящейся быть матерью:
На свете жизнь и смерть идут рука с рукою;
От жизни смерть, как тень, на шаг не отстает…
И женщине она грозит своей косою,
Когда младенцу жизнь младая мать дает!
Скоро, однако, я позабыл о воробье, в виду близкого появления на свет своего родного птенца… Но когда болезнь жены сделалась очевидно опасною, тогда я припомнил и проклятого воробья, и ту мертвую голову на воротах Смоленского кладбища, которая так напугала жену накануне нашей свадьбы!..
Бедная страдалица мучилась четыре месяца; а я в это время должен был играть довольно часто, — и, что еще невыносимее, учить новые роли! Но таково ремесло нашего брата — актера: публика не может, да и не хочет знать его закулисного горя; она заплатила свои деньги и хочет, чтоб ее забавляли и смеялись перед ней нечеловеческим смехом… Она права; но и актер не виноват. В половине октября 1828 года театры были закрыты по случаю кончины Императрицы Марии Феодоровны. Прекращение спектаклей дало мне возможность быть безотлучно при несчастной моей жене… Много бессонных ночей; много грустных, безотрадных дней провел я у болезненного ее одра! Бурная осенняя пора еще более усиливала ее страдания и мое горе. Жена угасала с каждым днем и видимо приближалась к гробу, но переносила свои мучения с истинно-христианским терпением. За неделю до кончины она пожелала исповедаться и приобщиться — и тот же самый священник, отец Петр Успенский, венчавший нас год тому насад, напутствовал ее в жизнь вечную!.. После святого таинства страдания Любушки как будто затихли: вера укрепила ее душу, но на выздоровление не было ни малейшей надежды.