24.9.59.
Мама в городе. Уже второй день.
Вечером сижу у себя в комнате. Работаю. Слышу, Машка плачет, заливается. Прихожу:
— Что с тобой?
Показывает (из кроватки) на мамину тахту и сквозь горькие слезы говорит:
— Маша сидела вот здесь и шила Люсе красивое платье. О-о-о! Маша вот здесь Люсе красивое платье шила! Очень красивое! Вот здесь Маша сидела...
Это было повторено сто раз по меньшей мере.
Не мог понять: в чем дело?
Минзамал говорит: по матери скучает.
Неужели этот образ — “мама шьет Люсе красивое платье” — вызывает приступ тоски и безутешные слезы?!
А Люся — это всего лишь крохотная целлулоидная куколка...
* * *
Чтобы не волновать и не возбуждать Машку, мы говорили ей, что бабушка приедет завтра. А бабушка приехала вчера, около двенадцати часов ночи.
Маша, конечно, спала, а бабушка могла только поцеловать ее сонную и полюбоваться, как Машка, тоже не просыпаясь, сидит на горшке.
А сегодня утром они встретились. Говорят, Машка минуту дичилась, конфузилась, а когда я вышел к ним, она уже освоилась и не отходила от бабушки. Очень ей нравилось произносить слово “бабушка” и обращаться к ней:
— Бабушка, у меня задик чешется. Бабушка, у меня вот здесь чешется. А теперь вот здесь.
И бабушка с удовольствием чесала — и задик, и щечку, и за ушком.
* * *
Дал ей конфету “Сливовая”. Развернула ее, радостно взвизгнула:
— Ой! Ты помнишь? Я сидела на большом стуле и именно такую конфету ела!
Свободное копирование
