Наша Маша - 83

15.9.59.

Я сказал Маше, что видел индюшку, и она, захлебываясь, не договаривая, сообщила маме:

 — Папа... папа... ин-дюш-ка...

А мама сострила:

 — Папа — индюшка?

 — Да нет! (Даже рукой взмахнула.) Папа видел индюшку!..

Неуместный смех, юмор не вовремя раздражают, вызывают досаду. Это не один раз я замечал.

* * *

А сама острит на каждом шагу, где только можно.

Обувается. Я пытаюсь объяснить ей, что такое правая и что такое левая сторона. Говорю:

 — Какой рукой ты кушаешь — это правая.

Беспечно, почти не думая:

 — Я ногой ем.

А может быть, и логика есть в этом ответе. Ведь речь шла о правой ноге, на которую надо было правильно надеть сандалик. Так при чем же тут правая рука?

* * *

Поздно вечером, кончив работу, предложил Машке пойти в магазин и купить арбуз.

 — Настоящий?

 — Да. Настоящий.

Ликование было резко пресечено мамой.

 — Что? Куда?? Что вы задумали?! Фантазеры! В девятом часу!

Я, конечно, согласился:

 — Да, Маша, поздно. Магазин закрыт. Завтра сходим.

Безутешные рыдания минут пять сотрясали наш старый дом. Машкину обиду подчеркивало еще то обстоятельство, что родители, несмотря на поздний час, собирались куда-то идти. Им, видите ли, понадобилось срочно опускать письма!

Машка так горько плакала, что наши сердца не выдержали. Решили потеплее одеть ее и взять с собой.

Говорим ей:

 — Хорошо. Одевайся. Пойдем.

Не верит своему счастью.

 — Куда? Здесь? (То есть в пределах дома.)

 — Нет, на улицу.

 — И ты пойдешь?

 — И я пойду... И мамочка...

Ах, как расцвело ее заплаканное личико!

 — А потом куда?

 — А потом — спать.

 — И ты?

 — И я.

Подумала — и уже пытается шутить:

 — Ты сторожить будешь?

Дошли до почты. Маша опустила в ящик два письма. Одно дала ей мама, другое папа. Опустив (не очень ловко), всякий раз спрашивает:

 — Это кому письмо?

 — Бабушке.

 — А это кому?

От почты прошли к магазину. Ко всеобщей досаде, он только что закрылся (еще бродят последние покупатели, метет пол тетенька в сером халате). Но Машка огорчается меньше, чем взрослые. Ведь не в арбузах и не в пряниках счастье!

Вечер темный, беззвездный. Шли с электрическим фонариком. Бежал, стремился вперед светлый белый кружок, и Машка его догоняла, старалась наступить на него, а он все бежал и бежал по песку, по лужам, по черному асфальту...

* * *

Утро холодное. Машка встала чуть свет; весела, деятельна, полна энергии, замыслов, планов, идей. Рано утром показалось было солнышко, и Машку выпустили во двор. До сих пор она там, хотя солнце уже давно скрылось.

Готовит обеды, заготавливает — из сухих листьев клена — припасы на зиму: капусту, свеклу, картофель... Бегает, суетится, на бледном от холода личике — деловитость, озабоченность.

Приходит старый, одноглазый, шелудивый, с дрожащим, вихляющим от старости задом пес Дружок. Сидит, метет облезлым хвостом, молча выпрашивает подаяние...

Машка бежит в дом, к маме, добывает хлеба и косточек, кормит (с моей помощью) собаку. А через пять минут я слышу ее полупросительный, полутребовательный голос:

 — Дружок, уходи! Я тебя боюсь.