Первый наш ночлег был в Велес-Малаге, небольшом городке верстах в двадцати пяти от Малаги. Дорога шла все по берегу моря, постоянно самыми живописными местами, среди роскошнейшей растительности. Ночь застала нас в дороге -- ночь лунная, теплая, ароматная. К вечеру крик кузнечиков был так силен, что заглушал стук копыт передовых лошадей, и в разговорах нужно было напрягать голос, чтоб слышать друг друга. Окрестности Малаги усеяны пальмами и садами лимонных и апельсинных дерев; скаты гор покрыты белыми домиками, окруженными виноградниками. Нигде не видал я кактусов и алоэ такого колоссального размера. Здесь из кактусов делают в полях загороды. Они так густы и высоки, что пролезть сквозь них нет никакой возможности, не исколовшись острыми иглами их листьев. Такой забор лучше всякого другого: тонкие, длинные пучки игл кактусов очень хрупки, при чуть-чуть неосторожном к ним прикосновении входят в кожу, отламываются там и производят жестокое воспаление. Плод кактусов составляет здесь народную пищу; он видом и вкусом похож несколько на фиги, но он мучнистее и в нем гораздо больше питательного вещества. Но что за уродливое растение этот кактус! Исковерканный, вьющийся, приземистый ствол его имеет совершенно вид крутящегося удава; пуховые, плоские, широкие листья, похожие на огромные, кожаные подошвы, торчат, выпалзывая друг из друга. Эта уродливость исполнена такой дикой оригинальности, что я всегда невольно засматриваюсь на него. Но кактус особенно мил своею нелепостью среди грациозных южных растений, когда топорщит свои уродливые лапы около апельсинных дерев, которые здесь всегда раскидываются с идеальным изяществом, или около пальм, и тонких ветвей гранатов, и фисташковых дерев с их лоснящимися, маленькими, душистыми листьями. На темном фоне этой зелени ярко отделяется сизо-синее, матовое алоэ, которого колоссальные листья торчат, словно кинжалы. Температура Малаги едва ли не самая ровная в Европе: морозов здесь никогда не бывает; бананы и все южноамериканские растения свободно растут в садах; в последнее время были деланы здесь опыты разведения индиго и кошенили и совершенно удались. Дорога то идет по лощинам, то вьется около береговых гор, по скалам. Не раз мороз пробегал у меня по коже, когда моя лошадь бережно и осторожно пробиралась по узкой тропинке, пробитой в скале на краю глубокого обрыва, внизу которого шумно бились волны. Как ни привык я к горным дорогам, но раз, на одном крутом повороте, где тропинка, имея с одной стороны высокую, гладкую скалу, суживалась до того, что копыта моей лошади ступали не более как на вершок от края обрыва, -- я зажмурил глаза, боясь головокружения и стараясь только как можно прямее держаться в седле... Уверяю вас, эти волнения страшно усиливают впечатлительность нервов, настроивают душу на какой-то торжественный тон, и красоты природы производят в ней тогда необыкновенные ощущения. Вообще наши глаза так скоро присматриваются ко всему, нервы слишком скоро слабеют и притупляются, а мгновенное чувство опасности, так сказать, встряхивает весь организм, освежает его, мгновенно освобождая от рутины привычных ощущений и впечатлений. Правда, что это бывает не надолго и скоро все снова приходит в свое обычное состояние, но зато как отрадны и дороги душе эти ощущения потрясенного и освеженного организма; долго остаются они в памяти, и даже в самом воспоминании о них есть что-то горячее и страстное.
До самой Велес-Малаги идут плантации сахару и хлопчатой бумаги; отлогости гор усеяны домами и селениями; вдали, в голубом, золотистом тумане плавали вершины Альпухарр, из-за которых поднималась снежная Сиерра-Невада. Я видел природу Италии и Сицилии; но в Испании красота ее имеет совершенно иной характер: здесь она величава, необъятна; в ней меньше живописного, но зато несравненно более поэтического. Она больше говорит душе, нежели глазам. В испанском пейзаже нет той определенности, как в итальянском, меньше разнообразия и картинности, но гораздо больше величия. Между итальянскою и испанскою природою та же разница, как между поэзиею северных и южных народов. В северной меньше определенности, меньше красок и яркости в образах, но зато она сквозь свою туманность уловляет такие оттенки чувства, такие сокровенные движения души, которые никогда не даются яркой и цветистой определенности южных поэтов.
Велес-Малага -- небольшой городок, лежащий близ моря, в углублении гор; на Смежном с ним холме развалины старой мавританской крепости; вокруг сахарные плантации, апельсинные сады и виноградники, поднимающиеся до самых вершин гор. Ключи и ручьи попадаются беспрестанно; без них в этих углублениях все задохнулось бы от зноя и жару. Было уже довольно поздно, когда въехали мы в Велес-Малагу; но город был еще во всем своем ночном разгуле: на главной улице бродило много народа, беспрестанно слышалось бренчанье гитар. Я думаю, нет в мире народа, который бы так любил веселиться, как андалузцы, который бы отдавался веселью с таким детским, искренним чувством. Воспитанный своею народною ноэзиею романсов, в которых вся история его является опоэтизированною, гордый своею национальностию, с этою удивительною способностию совершенно довольствоваться самым необходимым, мне кажется, если этот народ заботится о чем-нибудь, так разве о том, как бы веселее провести вечер... Трудно понять, как могла в этой стране целые десять лет свирепствовать междоусобная война, и такая кровожадная, варварская, неумолимая!
Ужин наш в Велес-Малаге состоял из превосходных кур, увы! -- сделанных в соусе с зеленым оливковым маслом; к счастию еще, можно было отличным сыром и виноградом заглушить несносный вкус его. Это скверное оливковое масло -- мой единственный и неизбежный враг в Испании!
Свободное копирование
