24/12 августа
24/12 августа. Вибекинг познакомил меня с Шеллингом. Я не ожидал встретить в К<арлобаде первую теперь мыслящую голову в Германии. Он пригласил меня к себе. Я просидел у него с час. Говорили о Бадере, а Шел<линг> рекомендовал мне участь проф<ессора> виленского Голуховского, которого очень хвалит. Я справлялся о нем у гр. Нессельроде и завтра успокою Шеллинга.
Он издает новое сочинение в 3 частях. Теперь живет, но не служит, а только учит, в Эрлангене…
13 августа
25/13 августа. Ввечеру Шеллинг подошел ко мне и с таким добродушием говорил со мною о своей философии, о содержании издаваемой им ныне книги, в которой изложил он всю систему свою, как о трансцендентальной, так и о нравственной философии, и о религии, понятным образом и для дилетантов. Он избрал форму мифологических исследований — для того, что в ней все соединить можно и перейти к началу всего Обхождение его так ободрило меня, что я спросил у него о причине ссоры его с Якоби, которого люблю и уважаю за некоторые страницы в его Вольдемаре и за понятное изложение нравственной системы Канта. Якоби виноват, ибо начал нападение на Шел<линга> и начал в то время, когда был президентом Академии, коей Ш<еллинг> был только членом, следовательно > почти подчиненный ему. Не называя его, а только ясно обозначая его книгу, он называл его безбожником. Шел<линг> отвечал ему.
Теперь он является снова на поприще интеллектуального мира, с полною системою мнений своих, уже не отрывками и не в облачной терминологии изложенною, но ясно и открыто. Теперь, говорит он, пусть судят меня, мою религию, начала, на коих воздвигаю мою систему.
Я спросил его, задолго ли до своей знаменитости, или до появления первой книги его, был он учеником Фихте, полагая, по изданной о нем биографии, что он у него в Иене учился. Но Шел<линг> отвечал, что он не был учеником Фихте, а только один раз слушал его лекцию, желая воспользоваться блистательным способом преподавания лекций Фихте, что о сем ошибочно сказано было в Conversations-Lexicon и что он не учеником Фихте, а товарищем его был в Иене. Шел<линг> уверяет, что он совсем неожиданно для него сделался начальником филос<офской> партии и произвел в то время такое действие на умы в Германии, дав им новое направление в области метафизики, что теперь почитает он своею обязанностию предложить все начала свои удовлетворительным для всех образом и для того издает свою книгу, которую пришлет ко мне в Париж.
От философии перешли мы к другим отраслям германской словесности и признавали ощутительную скудость оной в наше время. Между историками едва можно поименовать Раумера, но и его книга наполнена рассуждениями поверхностными и полуистинами. Герен давно ничего нового не издал, а книга его о Греции — недостойна старших сестер своих, то есть первых частей его Идей о Европе и Азии. Риттер в географии более всех теперь отличается своим всеобъемлющим взором, но и он сбился на мифологические догадки, в другой книге. Один блистает человеколюбием и обширными сведениями — Нибур, из государственных советников в Берлине сделавшийся профессором в Бонне. Он предпочел Древний Рим — кормилу правления, которое держал неверною рукою. Это явление принадлежит нашему времени.
Расставшись с Шеллингом, я встретил гр. Нессельроде, который увел меня к Зонтагу, высочайшее место из здешних окрестностей. Сперва остановились мы у так называемого Вавилона и заказали шоколад, для возвратного пути. И отсюда виды уже прелестные с обеих сторон: с одной — Карлсбад виден до самого Постгофа, с другой — отлогие горы, испещренные разноцветными нивами, деревеньками, мимо коих пролегает дорога и в Эгру, в Лейпциг и в другие места. 160 сажен еще до трех крестов, кои снизу кажутся весьма в близком расстоянии и от Вавилона и от Зонтага. От трех крестов вид самый разительный и прелестный, хотя Зонтаг около 400 сажен выше их. Они не окружены деревьями, которые заслоняют лучшие точки с Зонтага. Мы пробыли здесь до тех пор, как уже совершенно смерклось и окрестности скрылись от глаз наших: только один огонек блистал вдали и вблизи на различных возвышениях. Взошла луна и осветила нам слабым светом своим возвратный путь наш. Вся прогулка продолжалась около трех часов, а мы отдыхали менее получаса на дороге.
Сюда буду чаще взбираться и один с книгою или с своими мыслями, с мечтами и с чувствами, которым душа в сих местах так охотно и свободно предается.
Послал сочинения Эберта с гр. Шадурским к Булг<акову>. Писал к нему, к Кар<амзину> и к Путяте, со штафетою вел. княгини к Нефед<ьевой> и к Молово…
А. И. Тургенев познакомился с Шеллингом в те годы, когда последний перерабатывал свою натурфилософскую систему, оказавшую большое влияние на Гегеля и других мыслителей в начале XIX в., в мистико-религиозном направлении. В беседах с А. И. Тургеневым Шеллинг делился с ним планом своего курса в "форме мифологических исследований", с которым он выступил сначала в Мюнхене в 1831 г., а затем значительно позднее (в 1841 г.) в Берлинском университете, читая там лекции по философии откровения и мифологии. В виде книги этот курс был опубликован посмертно: F. S с h e 1ling. Die Philosophie der Mythologie und Offenbarung. 1857. Помимо А. И. Тургенева, с Шеллингом были лично знакомы многие русские писатели и мыслители: П. Я. Чаадаев, Тютчев, братья Киреевские, Шевырев и др. В России шеллингианская философия оказала воздействие на мировоззрение любомудров.
Однако в пушкинском кругу философия Шеллинга вызывала скептическое отношение. "Я не дам шиллинга за всего вашего Шеллинга, не потому, что не уважаю его, - уважаю всякое действующее лицо в сфере умственной деятельности; но потому, что не понимаю его и слишком стар, чтоб учиться понимать. Еще несколько лет потерпеть, и само собою сравняемся с ним в знании", - иронически писал 27 августа (ст. ст.) 1833 г. Вяземский А. И.
