authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Irina_Miagkova » Про маму - 1

Про маму - 1

01.11.1946
Москва, Московская, Россия

   Про другие игры с мамой не помню. Да ей особенно и некогда было со мной играть: в конце войны и после нее в учреждениях работали с утра до ночи, а она служила секретаршей, сначала в Центросоюзе, потом в Главгазтоппроме. Начальник сидит до ночи, ну и секретарша при нем. Однако к Новому году она добывала елочку (что было нелегко, так как елочных базаров не было, и приходилось ловить частников-браконьеров) и неизменно делала для нее игрушки. Конечно, это были и цепи из цветной бумаги, но больше - "штучное", художественное производство - головки сказочных персонажей из заранее собранной цельной яичной скорлупы (требовалось ловко выдуть содержимое яйца из крохотной дырочки) и в соответствующих головных уборах и воротниках из папиросной бумаги. Делала мама и замечательные картонные фигурки балерин в бумажных пышных пачках, конькобежцев - все цветное, разрисованное вручную. Потом мы вместе наряжали елку, используя и покупные игрушки - зверушек из посеребренного картона.

   

                    Мама в шестнадцать лет

 

 

  Но самым большим наслаждением было для меня чтение вслух.

   Я уже упоминала об актерских способностях мамы. Она была красавица, музыкальная, с прекрасным голосом, живая, яркая, быстрая. И превосходно читала. У нас дома долго хранились старинные сборники стихов "Чтец-декламатор", и она наизусть читала оттуда весь репертуар начала века. "Все васильки, васильки, много их выросло в поле. Помнишь, у самой реки мы их сбирали для Оли..."; "Каркнул ворон Nevermor"; "Скачи, князь до вражьего стану, а я и пешой не отстану"; "Вот и больница. Светя, показал в угол нам сонный смотритель"...

 

 

                                Мама в восемнадцать лет

 

 

 

Она же и мне привила страсть к художественному чтению. Уже в детском саду в Москве я громко и с пафосом "рассказывала", как тогда говорили, стихотворение Иосифа Уткина (он только что погиб на фронте в 1944) "Машинист":

  

  Стук колес и ветра свист,

  Мчится поезд - дым по пояс.

  Бледен русский машинист,

  Он ведет немецкий поезд.

  

  Кровь стучит в его висках.

  Мыслей спутался порядок;

  В длинном поезде войска

  И снаряды... и снаряды!

  

  И шумит родная рожь,

  И вопят поля и пустошь:

  "Неужели довезешь?

  Не допустишь... не допустишь!"

  

  Водокачек кирпичи,

  Каждый дом и каждый кустик -

  Все вокруг него кричит:

  "Не допустишь... не допустишь!"

  

  За спиной наган врага,

  За спиною смерть... Так что же!

  Жизнь, конечно, дорога,

  Но ведь честь еще дороже.

  

  Ветер шепчет: "Погляди,

  Высунься в окно по пояс:

  Путь закрыт, и впереди

  На пути с горючим поезд".

  

  Он с пути не сводит глаз.

  Семафор, должно быть, скоро.

  Вот зажегся и погас

  Глаз кровавый семафора.

  

  Сердце сжалось у него -

  Боль последняя, немая.

  Немец смотрит на него,

  Ничего не понимая.

  

  Но уж поздно понимать!

  Стрелки застучали мелко.

  "Родина, - он шепчет, - мать..." -

  И проскакивает стрелку.

  

  Взрыва гром и ветра свист.

  Ночь встает в огне по пояс;

  Гибнет русский машинист,

  Гибнет с ним немецкий поезд.

  

   Приходя с мамой или с тетей Верой (о ней расскажу особо) в гости к знакомым в коммунальные квартиры, я собирала жильцов на кухне, рассаживала, на что попало, и "выступала". И самое удивительное, что люди не сердились, не сопротивлялись, а выслушивали меня.

 

 

 

 

 

          

   Еще мама пела городские романсы - из тех, что разыскивали потом для передачи "В нашу гавань заходили корабли":

  "Девушку из маленькой таверны полюбил суровый капитан"

 

  Девушку из маленькой таверны

  Полюбил суровый капитан,

  Девушку с глазами дикой серны

  И с лицом, как утренний туман.

  Полюбил за пепельные косы,

  Алых губ нетронутый коралл,

  В честь которых пьяные матросы

  Поднимали не один бокал.

  

  Сколько раз с попутными ветрами

  Из далёких и богатых стран

  Белый бриг с туземными коврами

  Приводил суровый капитан.

  Словно рыцарь сумрачный, но верный,

  Он спешил на милый огонёк:

  К девушке из маленькой таверны,

  К девушке - виновнице тревог.

  

  А она спокойно, величаво

  Принимала ласку и привет,

  Но однажды гордо и лукаво

  Бросила безжалостное "Нет!".

  Он ушёл покорный и унылый,

  Головою буйною поник.

  А наутро чайкой белокрылой

  Далеко маячил в море бриг.

  

  В этот год, предчувствуя награду,

  Несмотря на штормы и туман,

  Белый бриг из Персии в Канаду

  Снова вёл суровый капитан.

  Словно рыцарь сумрачный, но верный,

  Он спешил на милый огонёк:

  К девушке из маленькой таверны,

  К девушке - виновнице тревог.

  

  Он не видел пьяного матроса,

  Грубые не слышал голоса,

  Только видел пепельные косы,

  Серые пугливые глаза.

  Но, войдя в завесу из тумана,

  Налетел на скалы белый бриг.

  Пенистые волны океана

  Судно поглотило в один миг.

  

  И никто не мог сказать наверно,

  Почему в вечерний поздний час

  Девушка из маленькой таверны

  С океана не спускает глаз.

  Вновь никто не понял из таверны,

  Даже сам хозяин кабака -

  Девушка с глазами дикой серны

  Бросилась в пучину с маяка.

   ***

   "Когда в море горит бирюза"

  

  Когда в море горит бирюза,

  Опасайся дурного поступка.

  У нее голубые глаза

  И дорожная серая юбка.

  

  Увидавши ее на борту,

  Капитан вылезает из рубки

  И становится с трубкой во рту

   Возле мисс в ее серенькой юбке.

  

  Говорит про оставшийся путь,

  Мисс любуется морем и шлюпкой,

  А он смотрит на девичью грудь

  И на ножки под серенькой юбкой.

  

  Брось, моряк, не зови

  Ты на помощь лихого норд-веста.

  Эта мисс ведь из знатной семьи

  И к тому же другого невеста.

  

  А на утро в каюте лежит

  Позабытая верная трубка,

  И при матовом свете блестит

  Одинокая серая юбка!

  

  И изгибы прелестной ноги

  Изучает моряк без норд-веста,

  Хотя мисс и из знатной семьи,

  Хотя мисс и другого невеста.

  

  

  "Край велик Пенджаб"

  

  Там, где Ганг струится в океан,

  Там, где голубеет небосклон,

  Там, где тигр крадётся средь лиан

  И по джунглям бродит дикий слон,

  Там раджа гнетёт великан-народ,

  И порой звучит один напев,

  То поёт индус, свой скрывая гнев:

  

  "Край велик Пенджаб,

  Там жесток раджа,

  И порой его приказ

  Смерть и кровь несёт для нас.

  Для жены своей,

  Для пустых затей

  Славный свой народ

  Магараджа гнетёт".

  

  Лесть придворных сделалась груба,

  И печаль властителя томит.

  - Эй, позвать ко мне сюда раба!

  Пусть хоть он меня развеселит..

  

  Край велик Пенджаб,

  И велит раджа:

  Кого любишь всех сильней

  Любишь всех сильней,

  Для меня, раджи, убей.

  Так он сказал,

  Так приказал.

  Слово - закон,

  Иль ты будешь сам казнён.

  

  Ждёт три дня и три ночи весь Пенджаб.

  Ждёт владыка, опершись о трон.

  Вот к нему приходит к бедный раб,

  Чью-то голову приносит он.

  И глядит раджа на неё, дрожа,

  В ней черты знакомые нежны,

  Он узнал лицо своей жены.

  

  Край велик Пенджаб!

  - Как велел раджа,

  В мире ту, кого любил,

  Для тебя твой раб убил.

  

  Так ты сказал,

  Так приказал,

  Верность слепа,

  Прими же дар раба.

  

  

  

  "Шумит ночной Марсель..."

  

  

  Шумит ночной Марсель

  В "Притоне трёх бродяг",

  Там пьют матросы эль,

  И курят женщины отравленный табак.

  Там жизнь не дорога,

  Опасна там любовь,

  Недаром негр - слуга,

  Так часто по утрам

  Стирает с пола кровь.

  Трещат колоды карт,

  И стук червонцев глух.

  Сердца пьянит азарт,

  А руки тянутся к ножам, как вдруг...

  В перчатках чёрных дама

  Вошла в притон и смело

  Служанке приказала

  Подать вина.

  И в "Притоне трёх бродяг"

  Стало тихо в первый раз,

  И никто не мог никак

  Отвести от дамы глаз.

  Лишь один надменный взор

  Не смутил той дамы взгляд.

  Жан Дюкло, апаш и вор,

  Пьет вино, как час назад.

  Скрипку взял скрипач слепой,

  Приложил её к плечу.

  - Эй, апаш, танцуй со мной,

  Я танцую и плачу...

  

  Концовка отсутствовала, но было ясно, что кончится все плохо: кто-то кого-то зарежет непременно.

  

   Из Вертинского:

   В пыльный, маленький город, где вы жили ребёнком,

   К вам весной из Парижа пришёл туалет.

   В этом платье печальном вы казались Орлёнком,

   Юным герцогом сказочных лет.

   В этом городе пыльном по ночам вы мечтали:

   О балах, о пажах, вереницах карет.

   И как будто ночью в горящем Версале,

   С мёртвым принцем танцуете вы менуэт.

   В этом городе сонном, где балов не бывало,

  И где не было даже приличных карет.

  Шли года. Вы поблекли, ваше платье увяло.

  Ваше пышное платье "мезон ля финет".

  Я и сейчас не могу сдержать слез, когда вспоминаю финал песни:

  Но, однажды, сбылись те мечты сумасшедшие.

  Платье было надето, фиалки цвели.

  И какие- то люди, за вами пришедшие,

  В катафалке по городу вас повезли.

  На слепых лошадях колыхались плюмажики.

  Старый попик усердно кадилом махал.

  Так весной, в бутафорском, смешном экипажике,

  Вы отправились к Богу на бал...

 

   Были в мамином репертуаре и революционные песни. Особенно я любила "Заводы, вставайте, шеренги смыкайте, на битву, на битву шагайте, шагайте. Проверьте прицел, заряжайте ружье, на бой, пролетарий, за дело свое, на бой, пролетарий, за дело свое. Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных, вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах..." Эта песня звучала тревожно и торжественно. И еще, конечно, "Там, вдали за рекой

09.03.2020 в 21:02

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: