Утро

— Бутилки покупаем, бутиилки...

Отворяется окно: — Соломон! У тебя совесть есть? Выходной день, люди спят...

— Бутилки покупаем, бутилкии...

— Соломон, какой сумасшедший в эту рань бутылки будет продавать?

— Кому деньги нужны, тот и будет. Бутилки покупаем...

— Тфуй, ешак! – Окно затворяется.

                                                                     ***

   Солнечный лучик нашёл прощелину в занавесях, пробрался, пощекотал мой прижмуреный глаз. Михо переливисто всхрапнул под кроватью: с вечера нашкодил, схлопотал выговор, удалился в «берлогу» и разоспался с горя.

— Мацун, мацун, мацони... — Это из пригорода потянулись разносчицы простокваши.

Вновь слышен скрип оконных петель: — Марта, мне две банки, а творог есть?

— Конечно есть, и сыр поспел.

— Марта, а ветеринар корову смотрел? Говорят — бруцеллёза много...

— Какой ещё бруцеллёз? Моя Пепела, как невеста на выданье!

   Подо мною завозился Михо, выбрался, уселся на прикроватном коврике, зевнул, почесал за ухом. Хлопаю ладонью по одеялу:

— Иди сюда, соня.

Михо нападает, осторожно хватает дюймовыми клыками, после устраивается поудобнее – вылизывать хозяину щёки.

Появляется матушка:  — Это что ещё за безобразие?

Михо скатывается с кровати, становится на задние лапы, передними прикрывает гляделки, кланяется — просит прощения.

                                                                     ***

   У парадной — торг:  – Марта, дай сыр попробовать... соли много...

– Марта, у меня все банки заняты, пустые завтра верну...

   С обязательным «утренним» яблоком выхожу на балкон: Вечный Гарик, выбрасывая вбок негнущуюся ногу, ковыляет к пивному ларьку. Добрался. Отомкнул замок. Вошёл, выпустил наружу ставень-прилавок, повязал впалый живот несвежим передником, выставил на оцинковку толстобокие гранёные кружки, включил насос — с заветшалым агрегатом периодически случается судорога, тогда сотрясается вся палатка, и Гарик цедит сквозь прокуренные зубы: — Кунем!

    Из дворницкой выходит Амина — пёстроцветный плат, позванивает медью тяжёлая нанизь, колышется плюшевая юбка до пят — бранясь вполголоса, ворочает чудовищного размера инвентарную лейку, поливает замусоренный тротуар. С соседнего балкона подаёт голос Строгая дама: — Амина. Амина! Не притворяйся тугоухой! В парадной третий день полы не мыты, в чём дело?

— Деньги собирала? Когда деньги собирала, тогда убирала...

— Это безобразие! Деньги требуешь каждую неделю, а на лестнице скверно пахнет.

— Что на лестница?

— Воняет на лестнице!

— У кого собака на лестница писает, тому и скажи...

К дому приближается молочница Валя, опускает на асфальт тяжёлый бидон, звонит в колокольчик. Из подворотни на звон поспешает отчаянного вида кошачья троица, следом подходит Николай Христофорович: — Голубушка, мне без пенки, Кузя пенку не любит.

— Христофорович, знаю, который год коту вашему молоко отпускаю. И чего это он пеночкой-то брезгует? — Отцепляет от ручки бидона жестяную воронку, — посуду пониже опустите, — наливает из черпака. — А пенку вот кто у меня любит. — Достаёт из кармана халата алюминиевую миску, стряхивает в неё пенку, добавляет молока и выставляет угощение дворовым бродягам.

   От перекрёстка вразвалку шагает пузатый Серго — под его началом крошечная, об одно кресло, цирюльня, что втиснулась между строгой сберкассой и шалопаистой портняжной мастерской аккурат напротив наших окон. Сквозь витрину парикмахерской видно — Серго скидывает толстовку, надевает рабочий халат, подворачивает рукава, включает настенный репродуктор: «Джамайка!» — приветствует его Робертино.

Вновь отворяется окно Сердитого гражданина:  — Серго. Серго! Сергоо!!!

Серго выглядывает, весь внимание.

— Серго, у тебя там, на стене, календарь висит, я видел...

— Ну и что?

— Посмотри какой сегодня день... правильно — воскресение, выходной. А теперь посмотри на часы, и если ты сейчас же не выключишь эту штуку, я не знаю, что я сделаю...

Робертино замолкает. Матушка зовёт завтракать. Михо, роняя слюни, стонет под кухонным столом — предвкушает горбушку с мёдом.

«Сердце бьётся в груди...» — я срываюсь с табурета:  — Мама, мама, дядя-тётя пришла, дай двадцать копеек!

«Дядя – тётя» — маляр с ближней стройки, по выходным подрабатывает, распевая по дворам ранящие душу шлягеры:

                               Здесь под небом чужим я как гость нежеланный.

                               Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.

                               Сердце бьётся в груди и так хочется плакать,

                               Перестаньте кричать надо мной журавли.

Из окон бросают мелочь. Раскланявшись, Дядя-тётя собирает деньги. Подходит Серго с флаконом одеколона и рюмкой, наливает. Дядя-тётя выпивает, благодарит, чуть пошатываясь продвигается к следующему дому.

   Коты допивают молоко. Валя собирает утварь, подхватывает бидон, идёт к перекрёстку. Скучающие на углу «биржевики» галантно раскланиваются.

— Земля для цветов, продаю цветочную землю. — Разносчик — поросший диким волосом, похожий на лешего старичок.

К лесовику с оглушительным треском подъезжает милицейская мотоциклетка, в седле наш участковый:  — Садись!

— Шакро, не надоело тебе меня арестовывать?

— Садись, в отделении потолкуем.

— Шакро, будь человеком, дай пару рублей заработать, после сам приду...

— Кому говорят — «садись»?!

Мешок с луговой землицей летит в «люльку», следом лезет правонарушитель. Биржевики затевают разбор: — Что, сержант, самого слабого нашёл? Делом займись, делом!

 — Поговорите мне, защитнички, как бы я на вас дело не завёл, за тунеядство...

 — На свою жену заведи, многостаночницу — весь квартал обслуживает...

                                                                      ***

   Матушка выдаёт мне рубль: — Пойди постригись, на чёрта похож.

У двери парикмахерской — табурет, на нём — нарды: двое сражаются, третий «болеет».

— Шашь-бешь. — Первый нардист переставляет «камни».

— Яган. — Второй, раздумывая, тянет руку к доске.

Болельщик. Убивай! Говорю, убивай! Не бери «двери»!... ай-яй-яй, что ты делаешь, осёл?

— Цицерон, побереги нервы, паралич разобьёт.

   Серго заправляет мне за ворот простынку, берёт твёрдыми пальцами за макушку:  — Бокс, полубокс?

— Не, дядя Серго: сзади линию, а спереди ото лба, вот так...

— Ладно, не верти головой.

Противно щёлкая, холодная машинка прижимается к моему затылку.

— Уй, дядя Серго, больно!

— Не верти башкой, не будет больно!

   Появляется Любознательный гражданин, проходит в парикмахерскую, забирает стул, стопку газет с тумбочки, протискивается мимо сопящего за моей спиной брадобрея, усаживается рядышком с игроками и разворачивает «Правду»: — Та-акс, посмотрим, что у нас тут... вторая Генеральная национальная ассамблея народа Кубы приняла Гаванскую декларацию с осуждением решения об исключении Кубы из Организации американских государств, в скобках – ОАГ, и обвиняющую в заговоре против Кубы Се Ше А и олигархические правительства Латинской Америки...

Первый нардист (бросая кости). А что наши говорят по этому поводу? Неужели молчат?

Цицерон. Вообще-то с Кубой у нас не очень уж дружба, мы больше с африканскими братьями цацкаемся...

Любознательный гражданин. Поглядим, ага, вот: из Москвы в Гавану с дружественным визитом вылетела делегация в составе главнокомандующего Ре Ве эС эН — маршала эС эС Бирюзова, генерал-полковника эС Пе Иванова, а так же первого секретаря Це Ка Компартии Узбекистана товарища Рашидова Шарафа Рашидовича...

Цицерон. Рэ Вэ эС эН — это что такое?

Любознательный гражданин. Ракетные войска это.

Цицерон. А герой целины Рашидов причём? С каких это пор он в ракетчики записался?

Первый нардист. Ничего ты не понимаешь в политике, Цицерон. — Любознательному гражданину: Поищи, может написано — Кеннеди как отреагировал?

Любознательный гражданин. Вот: президент Се Ше А Джон Кеннеди отдал приказ о подготовке войск для военной акции в случае обострения ситуации в Лаосе; к берегам Индокитая отправлена оперативная группа седьмого флота Се Ше А...

Цицерон. Ты что несёшь? Где Куба, а где Индокитай? Географию в школе учил?

Любознательный гражданин. А я причём? Здесь так написано, — заглядывает на обратную сторону страницы, — а, вот: силы Патриотического фронта Лаоса заняли город Луан... гнам... тха, на территории, контролировавшейся правительством принца Бун Ума введено осадное положение...

Цицерон. Какой ещё принц? Слушай, если не умеешь толком газету прочитать, не мучай людей, нет на тебя нервов!

Серго отстраняется от меня, делает шаг к дверному проёму: — Кончайте лаяться, работать мешаете. Будете орать — нагоню взашей!

Любознательный гражданин. Не желаете про внешнюю политику, поищем что-нибудь другое. Вот: Человек шагает в космос...

Второй нардист. Кукурузу сеять?

Любознательный гражданин. Академик Ве Черниговский: старт взят! Для людей нашего поколения сознательное отношение к жизни и своим собственным поступкам связанно с Великой Октябрьской социалистической революцией. Те, кто были постарше, брали в ещё не окрепшие руки оружие и вместе со старшими братьями и отцами отвоёвывали молодой республике право на существование. Те же, кто были младше, восхищались своими старшими братьями, завидовали им. Трудное это было время, но все были неисправимыми мечтателями...

Второй нардист. Слушай, ты уже на неприятности нарываешься!

Любознательный гражданин. От меня что хочешь? Это что, мои слова? К Черниговскому обращайся, академику.

Цицерон. Кто он такой, этот академик?

Любознательный гражданин (заглядывает в газету).  Директор института физиологии имени И Пе Павлова, основоположник космической физиологии...

Первый нардист. А-а, это он, садист, Лайку угробил. Убери его к чертям.

Любознательный гражданин берёт другую газету: — Поглядим о чём в «Известиях» пишут:

... мы с вами труженики одной армии — армии строителей коммунизма. Письмо советских космонавтов, открывателей трасс вселенной читателям нашей газеты. Читать?

Второй нардист. Нет.

Любознательный гражданин. Нет, так нет,  — листает газету. — Мы мечтаем: Москва — Владивосток за два часа. Уже недалеко то время, когда по заатмосферным трассам полетят пассажирские ракеты. Художник Константин Пружинин нарисовал для нас стартовую площадку многоступенчатого пассажирского ракетного корабля будущего. Пассажиры, которым нужно быстро попасть на восточную окраину нашей Родины — хирург, торопящийся на сложную операцию, геолог, капитан дальнего плавания, срочно вызванный к месту службы, — спокойно входят в лифт. Им не надо привыкать к шуму, вибрациям и резким перегрузкам, ведь конструкция пассажирской ракеты обеспечивает спокойные условия и безопасность полётов. В грузовые отсеки грузят почту и посылки — цветы для героев труда, крымские фрукты, землянику, памятные подарки. Ещё минута – закроется люк кабины, позвучит сигнал, — клокочущий факел, созданный гением и упорством советских людей, прорвёт толщу земной атмосферы и вырвется в заоблачную пустоту. Счастливого пути, мирные звездоплаватели!

Второй нардист (обдумывая ход). Цветы для героев труда, говоришь? Крымскую малину...

Любознательный гражданин. Вот ещё: Герман Титов. Американский дневник. Фрагменты...

Первый нардист. Хватит, хватит про космос, на землю вернись.

Любознательный гражданин. Хорошо, дорогой, — листает газету. — Вот: Ходжа Ахмед Аббас — видный индийский писатель и общественный деятель. Советским читателям Ходжа Ахмед Аббас известен как автор замечательных романов «Сын Индии», «Завтра принадлежит нам», многочисленных рассказов, а так же сценариев фильмов «Дети Земли», «Бродяга», «Господин четыреста двадцать»...

Цицерон. Ва, это которые с Радж Капуром? «Мере джупа Индостани»?

Любознательный гражданин (продолжает). ... книга о Юрии Гагарине «Пока не достигнем звёзд» — новая работа Аббаса, получившая широкую популярность у индийского читателя. Мы публикуем главы из этой книги в переводе Ве Соткина... всё, всё, кончаю о космосе, я откуда знал, что этот индус про Гагарина напишет? — Читает: в Казахской эС эС эР образованы Западно-Казахстанский край и Южно-Казахстанский край...

   Второй нардист в сердцах швыряет кости на доску: — Неймётся Никите, в заднице толстой свербит: у нас пятьдесят два административных района было, теперь имеем двадцать восемь сельских районов и один промышленный. Вместо одного райкома на район, теперь по два, который чем управляет — хрен поймёшь. Что под руку подвернулось, на целину уволокли — самого паршивого трактора на селе не оставили. Еда подорожала, ещё наглости хватило объявить — по просьбам, мол, трудящихся поднимаем цены на мясомолочные продукты. Цицерон, ты просил, чтобы на колбасу цену повысили?

Цицерон приосанился: — Я никогда никого ни о чём не прошу, тем более — партию!

Второй нардист. Серго, ты просил у правительства, чтобы белый хлеб с прилавков исчез?

Серго отмалчивается, даже сопеть перестал.

Первый нардист. А вы знаете, что за последнее время здоровье товарища Хрущёва ухудшилось?

Цицерон. Что-то не слышал...

Первый нардист. Естественно, не будут же афишировать. Итак, он страдает грыжей от поднятия целины, запорами от переедания кукурузы, отдышкой от соревнования с Америкой и ещё словесным поносом от радости.

Второй нардист. А чему этот несчастный радуется?

Первый нардист. Тому радуется, что Берию он успел расстрелять, а не наоборот.

Любознательный гражданин складывает газеты на стул и поспешно уходит. Серго выбирается наружу: — С ума посходили, при нём, — указывает вслед беглецу, — такие разговоры водить?

Второй нардист. Он бывший, Серго, бывший — мыльный пузырь.

— У них не бывает «бывших». — Серго недоволен.

   На мостовой мальчишки обозначают кирпичами «ворота», кто-то бежит с мячом, одновременно оживает репродуктор в парикмахерской, раздаются первые такты футбольного марша. Нардисты прекращают поединок, подступаются к дверям. Цицерон умудряется протиснуться внутрь, становится между витриной и рабочим столом. Подтягиваются биржевики.

— Серго, прибавь звук.

— Э-э, совсем одурели, — Заура нет на поле...

— Для второго тайма придерживают.

— А Банишевский, всё таки зверь! Большой футболист!

— Никакой он не зверь, посмотрел бы я на него без Маркарова.

— Говоришь тоже: «сухой лист» у него здорово получается...

— Цицерон, ты совсем из ума выжил — «сухой лист» это Лобановский.

— Кончайте орать! Наши забили, один — ноль!

— Кто забил?

— Кто мог забить? Миша конечно!

— Даа, Миша — это король! Такие раз в сто лет рождаются!

— А Сёма что, хуже?

— Сёма — тактик, а Миша — король финта, сам Пеле от его игры одурел.

— То-то же сборная с твоим «королём» чилийцам продула...

— А Миша здесь причём? Качалина за яйца подвесить надо: Маслёнкина, фрайера, вывел, а Шестернёв всю игру в запасных просидел. Мамыкин с Понедельником на поле, а Муха и Хусаинов отдыхают. У Яшина сотрясение мозга — он его в ворота ставит, самодур!

— Вот ты какую сборную собрал бы, например?

— Ва! В воротах, конечно, Яшин. Нападение — Миша, Муха и Эдик Стрельцов...

— Почему трое? Почему итальянская система? Что, своих мозгов нет?

— Потому, что «катеначчо» это не футбол, это философия...

— Про Стрельцова забудь, он на Вятке лес валит.

— Говорят — Эдик на дочку Фурцевой полез, вот его и загнали в лагерь...

— Молодец, Стрелец, надо было и мамочку обработать, она ещё очень даже ничего...

— Кончайте орать! Маркаров счёт сравнял!

Тишина. Цицерон прочищает горло: — Следующая игра с кем?

— «Спартак» Ереван.

— А-а, армяне и футбол — смешно. Назовите мне одного армянского футболиста...

Армянин Серго, дёрнув машинкой, выдирает мне клок волос: — Вообще-то, футбол — это английская игра. Только англичане умеют играть в настоящий футбол.

— Ага, Серго: Пеле и Гаринча — балерины, Эйсебио — сапожник, Мацолла — парикмахер...

Витрина со звоном рушится. Тяжёлый, залатанный белой ниткой мяч, стукнув по лысине обсыпанного осколками Цицерона, откатывается в угол. Мостовая вмиг пустеет. Потрясая кулаками Серго выбегает на тротуар: — Банишевские, вашу мать!

Серго возвращается, прячет мяч в тумбочку: — Соберут деньги за стекло, отдам.

Цицерон прикладывает к голове смоченный водой платок: — Говорил я тебе, вставь фанеру.

— Целыми днями ваши небритые рожи перед глазами, мне что — и на улицу не глянуть? — Отвешивает мне подзатыльник, — не верти башкой! Приходишь с рублём, требуешь, чтоб я Жерара Филиппа из тебя сделал...

Я сдёргиваю простынку: — Рубль сегодня, это десять старыми, жадина!..

                                                                     ***

   Замещая футболистов, улицу заполняют самокатчики. Самокатчики — владельцы самокатов, а самокат — это две, закреплённые под прямым углом доски, с шарикоподшипниками, врезанными в ту доску, в которую упирается нога. У «завмаговского» сынка самокат «настоящий», на колёсах с резиновым ободом — остальные давятся от зависти. Самокатки у меня нет, зато у меня есть велосипед «Орлёнок» и живой медведь, посему, иду сквозь мелкоту, задрав нос.

Из арки, приволакивая ноги, выходит горожанин в полосатой пижаме, в руке вместительный кувшин, — подбирается к пивной будке: — Гарик, спасай!

— Сейчас, дорогой, пусть пена отстоится…

— Какая пена? Скончаюсь! Давай как есть...

— Посмотрите, как нездоровится человеку! Что, день рождения отмечал?

— Уф! Нет. Свояк из Сухуми приехал.

— Поправляйся, дорогой. Второй бокал за счёт заведения — «Гвардейский».

— Гарик, кувшин наполни, пойду родственника лечить.

   Николай Христофорович выкатывает со двора «Москвич»: — Собери детвору, поедем на озеро.

— Ура! Мама, мама, выпускай Михо, мы кататься едем!..