8 июня в семь часов утра полковник Шерифе приказал своей армии начать наступление по всему фронту. Наш эскадрон Эскольты в это время находился на высотах местечка Ламбарэ, и, таким образом, мы были свидетелями разыгравшегося боя между правительственными войсками и инсургентами. Девятью батальонами пехоты при двенадцати легких орудиях и тремя эскадронами регулярной кавалерии полковник Шерифе начал штурм Асунсиона. Свою кавалерию он пока оставил в резерве при Ставке, надеясь использовать ее в последний момент, так сказать, во время своего торжественного вступления в побежденный город. Один только эскадрон лейтенанта Гарделя наступал спешенным в цепи вместе со штурмующей пехотой.
В этом сказывалась чисто германская тактика. Как ни просил полковника Шерифе начальник их кавалерии, старый, вступивший в строй из резерва полковник Хозе Хиль, дать ему возможность действовать самостоятельно со своей конницей и прорвать пехотный фронт правительственных войск, Генеральный штаб инсургентов, состоявший из германских офицеров, считал, основываясь на практике Великой войны, кавалерию отжившим родом оружия и не придавал ей никакого значения.
Как это было похоже на наше Белое командование!..
С семи часов утра до трех часов дня с обеих сторон продолжался упорный бой. Грохот орудий, стрекотня пулеметов и ружейная стрельба создавали иллюзию большого, настоящего сражения, хотя это была только гражданская война, полная всевозможных неожиданностей. В полдень к нам приехал офицер из военного министерства и сообщил малоутешительную новость. Противнику удалось потеснить нашу пехоту (плохо обученную) и занять первую линию окопов. Два правительственных батальона были разбиты и оставили район Зоологического сада. От этого офицера мы узнали также о большом количестве раненых.
Подобные новости подействовали на нас удручающе, к тому же и само правительство было почти уверено в разгроме и заранее выдало каждому офицеру заграничный паспорт с визой в Аргентину. Офицеры эскадрона Эскольты решили, в случае неудачи, отступить к берегу реки, передать лошадей драгунам и, сев в лодки, переправиться на противоположную сторону, где находилась поблизости аргентинская граница.
После полудня бой усилился и с реки загремели орудийные залпы с военных кораблей. Капитан Гарсия де Сунига волновался, то и дело подходил к телефону, но из штаба нам не передали ни одного приказания. В три часа прибыл в Ламбарэ эскадрон капитана Ирасабеля. Командир эскадрона остановился у нас на вилле и за обедом рассказал, как противник занял улицу Луны и укрепился в здании германского посольства. Лейтенант Парани с правительственной пехотой выбил штыковой атакой инсургентов из посольства и захватил в плен офицера с пулеметом. Вернувшись в германское посольство, он приказал снять немецкий флаг и, разорвав его, бросил под ноги своим солдатам. Почти все немцы были сторонниками полковника Шерифе, и поэтому ненависть народа к нему была очень велика.
В пять часов дня, потеряв два орудия, шесть пулеметов, двести человек солдат и пять офицеров, полковник Шерифе отступил в предместье столицы Вилла-Мора. В преследование отступившей армии полковник Шенони бросил свою кавалерию. Капитан Ирасабель окружил роту противника в предместье Тринидад, обстрелял ее и целиком взял в плен. Эскадрон “привидений” майора Вальдеса занял после короткого боя город Луке. Наш эскадрон Эскольты атаковал батальон майора Вейса, с которым я сражался на улице Лавров. Два раза ходил на него в атаку и, разбив деморализованного врага и заставив его сложить оружие, ночью вступил на улицу Вилла-Мора. Капитан Сунига лично занялся допросом восьми пленных офицеров, старший лейтенант Эмильгарехо получил приказание доставить в Асунсион пленных солдат, а я, устав после сражения, отправился на розыски какого-нибудь ресторана, в надежде подкормиться хотя бы даже холодною закускою.
Во время боя жители при первых выстрелах закрыли — из боязни — окна и двери, то же сделали и содержатели местных ресторанов. Уныло, безлюдно и сиротливо смотрели на меня темные дома. На улицах ни души, изредка вслед мне открывалось какое-нибудь окошко, и на мгновение появлялось испуганное лицо любопытного гражданина или его супруги. В гробовой тишине и во мраке я доехал до площади Конкордия и увидел, наконец, свет в большом загородном ресторане.
Обрадовавшись, я соскочил с седла и, передав коня вестовому, вошел в ресторан. По случаю только что окончившегося сражения общий зал пустовал, отсутствовали музыканты и не было даже гарсонов. Подойдя к буфету, я попросил у хозяина, толстого итальянца, дать мне что-либо закусить и выпить. От усталости я сел на высокую табуретку и снял фуражку. Заметив мою английскую офицерскую шинель времен Добрармии и светлые волосы, хозяин принял меня за германского офицера-инструктора и, выбежав из-за прилавка, стал радостно пожимать мне руки.
— Добрый вечер, дорогой капитан. Я так и думал, что полковник Шерифе разобьет эту жалкую банду адвокатишки Ажалы! Теперь вы сами убедились, что у правительства нет настоящих солдат: понабирали всяких босяков-рабочих да головорезов гаучо!.. — обратился он ко мне с пылкой речью.
Не обращая внимания на его излияния, я выпил две рюмки коньяку и, закусив слоеным пирожком, посмотрел искоса на моего толстяка итальянца.
— Ну, что вы скажете, капитан, каков герой наш полковник Шерифе! — не унимался словоохотливый сицилианец.
— Что и говорить, дорогой Луиджо, — ответил я ему в том же тоне, — если итальянский король пришлет ему на помощь своих барсальеров, революционеры, может быть, тогда и возьмут Асунсион.
Мои слова подобно грому среди безоблачного неба ошеломили хозяина. Он раскрыл рот и, вытаращив глаза, смотрел на меня не мигая. Чтобы окончательно рассеять все сомнения, я попросил подать еще рюмку коньяку и вынул из кармана белую повязку. Разгладив ее как следует перед глазами оторопевшего итальянца, я надел на левый рукав шинели знак отличия правительственных войск. Тут бедный Луиджо потерял самообладание и с трясущимися губами стал умолять не доносить на него властям, он божился и клялся, что спутал меня с немецким офицером и что его наилучшие пожелания всегда были на стороне гениального политика доктора Ажалы. Я похлопал его по плечу и, конечно, простил итальянцу такую оплошность. Окончательно расчувствовавшись и желая угодить и расположить в свою сторону, хозяин откупорил бутылку кьянти и, наполнив наши бокалы, поднял тост за “нашу сегодняшнюю победу над диктаторами”.
В этот момент распахнулись двери и в зал вошли, гремя саблями и шпорами, два моих приятеля — лейтенанты Шеню и Смит.
— А, капитан Сакро Дьябло уже здесь, выпивает и закусывает! — закричал Шеню, вырывая у меня из рук очередной пирожок.
— Мы голодны, как гиены, и хотим, конечно, утолить и жажду! Ба! Да ты никак пьешь кьянти?.. Дорогой, ну, дай мне хоть глоточек этой целебной влаги.
Хозяин при виде офицеров весь преобразился, схватился руками за лысую голову и закричал на весь зал: “Вот они, наши герои, наши спасители и благодетели! Для победителей старику Луиджо ничего не жалко. Сейчас вам, мои милые, - все будет готово — и ужин, и наше итальянское вино!”
Я послал вестового за капитаном Сунигой и лейтенантом Ортисом, приглашая их от лица хозяина ресторана на лукуллов пир. Капитан долго не мог понять причину, заставившую хозяина-итальянца так сердечно приветствовать правительственных офицеров, но когда я рассказал ему в шутливом тоне про мое знакомство с Луиджо, то Гарсия смутился и даже поперхнулся вином. Но мы были, как и полагается победителям, в благодушном настроении и под утро расстались с ним друзьями, я бы сказал, “дорогими” друзьями.
Свободное копирование
