Поскольку мы жили в определённом обществе, то поневоле в своих воспоминаниях нельзя пройти мимо тех событий, на фоне которых проходила повседневная жизнь моих родных и близких.
Революционные вихри 1917 года и последующая вслед за ними Гражданская война как-то не нашли места в воспоминаниях моих бабушки Наташи и дедушки Егора. По крайней мере, я не помню их рассказов о том периоде времени.
Нашу семью непосредственно затронули мероприятия по проведению великого эксперимента над народом – построения социализма в одной отдельно взятой стране и, в частности, по социалистическому преобразованию сельского хозяйства.
По своему материальному уровню наша семья к моменту начала коллективизации относилась к нижней категории «середняков», как тогда говорили. Но (по рассказам дедушки и бабушки), в семье постоянно была коровка-кормилица с телёнком, лошадь с жеребёнком, свиньи, овечки и прочая кудахтающая и гогочущая живность. Нашу семью в процессе коллективизации не отнесли к «кулакам» и, слава Богу, никого вроде за тридевять земель не выслали. Но скотинку-то всю коллективизировали. При этом резко изменился уклад деревенской жизни. Раньше крестьяне сами планировали свою работу, свои доходы и расходы. Определяли когда и что им сеять и убирать.
Но с приходом новой власти этот уклад полностью изменился. Из колхоза никуда уезжать уже было нельзя (ведь у колхозников где-то до конца 50-х годов не было ни паспортов, ни пенсии). Работу каждого человека планировали бригадиры по указанию председателя колхоза. Ослушаться было невозможно, рискуя в одночасье попасть в категорию «врагов народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Представляете, какое поле деятельности для злоупотребления такая система породила? Не угодил ты чем-то бригадиру или не дай Бог председателю (огрызнулся, не налил стакан самогона, приглянувшаяся девка не ответила взаимностью) – и тебя регулярно ставят на самые тяжёлые мало оплачиваемые работы. Хотя высокооплачиваемых работ в колхозе-то и не было. Труд оценивался «палочками» трудодней (то есть, за выход на работу ставили галочку напротив твоей фамилии в календаре). Осенью эти «палочки» подсчитывались и, после сбора урожая, происходила оплата в основном натуральными продуктами, собранными здесь же в колхозе.
Первоочередным для каждого колхоза было выполнение плана сдачи сельхозпродукции в «закрома Родины», который «спускался» из района. Руководители района старались «выпендриться» один перед другим и поднимали уровень этих планов на неимоверную высоту. Ведь с этим был связан их карьерный рост, заработки, ордена и прочие награды. Планы спускались заранее, а какой год будет в части урожайности – никто ведь заранее не знал. Но спущенный план надо было любой ценой выполнить и поэтому выгребали в закрома порой практически всё, что собирали. Оставшиеся крохи делили по трудодням согласно нарисованных «палочек-трудодней» среди колхозников, а сколько у кого детей, престарелых родителей, инвалидов – никого не интересовало.
Запомнился и такой эпизод периода коллективизации, рассказанный мне опять-таки дедушкой. В низинке за нашей деревней протекала небольшая речушка под названием «Верхняя Вырка» или просто «Вырка», как её называли все местные жители. Эта речка впадает в Оку. Ещё до революции какой-то хозяйственный мужичок Вырку запрудил и поставил водяную мельницу. Пруд получился очень большой. В нём со временем развелось немало крупной рыбы (щуки, караси, карпы, сазаны, плотва и т.п.). Возможно, первоначально мальков рыбы мельник откуда-то завозил.
Жители нашей деревни (да и из окрестных деревень) молотили на мельнице зерно и все были довольны. Взрослые сельчане, не говоря уж о ребятишках, много времени проводили на этом пруду – купались сами, поили и купали скотину, стирали белье, ловили рыбу. Время от времени (видимо для проведения ремонтных работ на плотине) воду из этого пруда спускали. Ставили в спуски воды сети, и происходил почти промышленный (в масштабах деревни) отлов рыбы. По этому поводу в деревне устраивали праздник с ухой, жаренной и варёной рыбой, с пирогами из рыбы. Часть рыбы мельник раздавал, часть реализовывал по сходной цене жителям нашей и соседних деревень. Цены особо он не задирал, да задирать и не мог при всём желании. Ведь холодильных установок тогда не было, и доставить живую рыбу в нормальном состоянии для продажи даже в ближайший город Тулу возможностей у него не хватало. Со временем такие праздники стали традицией и их приурочивали к Престольному празднику, который был в каждой деревне (у нас – это Михайлов день – 25 августа).
Но с началом коллективизации всё изменилось и здесь. Приехали из города великие специалисты по сельскому хозяйству с маузерами на боку, взрывчаткой в телеге и Марксом в башке. Совещание между ними в отношении мельницы было недолгим (а скорее всего этого совещания и не было вовсе. Для них и так всё было предельно ясно. Кто такой мельник? Ёжику понятно - враг народа, «кулак», мироед, пособник буржуазии. Плотину и мельницу взорвали. Мельника вместе с семьёй отправили, как говориться, в места не столь отдалённые. Но взамен, рисуя светлое будущее, колхозникам обещали в скором времени поставить электрическую мельницу. Это светлое будущее нашим предкам дождаться так и не удалось. Не то что электрическую мельницу, а электричество-то в нашу деревню провели где-то в 60-х годах, когда основной массы колхозников, которым раздавали эти обещания, в живых уже давно и не было. Речка с тех пор совсем обмелела и на моей памяти её курица вполне могла перейти, не замочив хвост. Вот так.
В итоге этих преобразований наша семья дошла до крайней нужды. Пятерых детей нечем было кормить при отсутствии своей скотины и приусадебного участка. Целыми днями бабушка и дедушка пропадали на колхозной работе, а отдача была крайне малой. Поэтому вся семья и подалась к родственникам дедушки Егора в поселок близ станции Боган Новосибирской области. Об этом периоде я уже писал в пятой главе Воспоминаний «Мария – старшая дочь бабушки Наташи».
Свободное копирование
