4/XI. Год-то 72-й кончается, а что сделано? Да ни хрена, господа хорошие, 6 листов повесть, так ведь это начато в прошлом году летом. Рассказа нет, даже маленького. Пьесу три раза переделал, так ведь не идет. Как же остро, до чего же нужна книга, но ждать еще год, а может, еще больше.
И раздражаться-то даже, не то что злиться, нельзя. Да я и не злюсь. Желаю всем всего хорошего, чего возможно пожелать: вслед за бураном, за порошею приходит солнышко опять.
И на последнее сегодня.
Как бы я ни любил русских, страдая от невозможности доказать их ум и красоту, я не избежал участи всех взрослых русских интеллигентов — мы не умеем дорожить друг другом. Не умеем помогать друг другу, не понимаем, что успех одного — это успех всех, так вот и я — остался без друзей, остался давно, но по доброте своей, которая несет мне все новое горе, не замечал одиночества.
У меня остался один друг — моя жена, которая и любит, и понимает меня. И мои родители, которые любят меня, тоже мои друзья. И хотя я вижу, что в моем окружении много людей, которым я дорог, но я дорог тем, кто не пишет. Пишущие же невольно злы ко мне, хотя я ничуть не зол и рад за них.
Не красота спасет мир, а доброта, хотя, может быть, уже и спасать нечего.
Красив — значит выделен, а выделенность обособляет.
Сон. Во мне, как в лодке, сидят люди и гребут веслами.
Разве нельзя враз чистить картошку и думать о вечности? Отец сказал однажды (он выпил, когда я приехал в гости, он был рад): “Владимир! Красота есть природа жизни”. И еще: “Владимир, ты мне зачастую дороже родного сына!”.
Свободное копирование
