Август 1941 года
Окна в домах стали выглядеть, как вафли от мороженого: крест-накрест заклеены полосками бумаги. Сказали, что так стекла не вылетят при бомбежке. Во дворе дома выкопали глубокую, во всю длину двора, щель. Сверху ее накрыли досками и забросали землей. Вход в щель оказался как раз напротив нашей парадной.
6 сентября был день рождения моего братика, ему исполнился годик. Мама повела нас фотографироваться. Сказала: неизвестно, как мы все это переживем, пусть пережившим останется память. Старый еврей-фотограф, усаживая поочередно сначала братика, потом меня, сказал: «Кольцо вокруг города сомкнулось, будет большой голод, наберите хотя бы желудей…» Но в парк нас уже не пустили: там стояли воинские части.
Ночью мы проснулись от страшного грохота. Это была первая бомбежка. Мы стояли внизу, около входа. Небо было озарено вспышками сигнальных ракет. Этими ракетами диверсанты, которых оказалось в городе немало, указывали самолетам, где надо бомбить. Раздался пронзительный свист, грохот, дом покачнулся, из окон посыпались стекла. Бомба упала совсем рядом, в парк-питомник, во дворец Белосельского, где были воинские части. Меня била крупная дрожь, губы тряслись от страха, я не могла вымолвить ни слова.
И долго потом, почти до самой зимы, как только раздавался воющий сигнал тревоги, я пулей мчалась, не дожидаясь мамы, в отрытую щель. К зиме это прошло, начинались более страшные времена.
Как-то выглянув в окно, я увидела огромную толпу, окружившую маленького, сухонького старичка в военной форме. На галифе его брюк были яркие красные лампасы, на голове — фуражка с какими-то золотыми кокардами. Люди кричали: «Бей его, шпион, шпион! Вон у него какая одежда!» И забили бы до смерти, не подоспей вовремя милиция, не урезонь толпу: «Вы что, генералов советских не видели? Это же герой Гражданской войны, генерал в отставке, он отказался от эвакуации…»
Свободное копирование
