Июль
Львов, Рига, Кишинев, Минск, Смоленск.
Август
Бетховен часто связывается у меня с ритмом идущего поезда. Первая часть Патетической сонаты - с поездом, который раздавил Анну Каренину. В кинохронике видела войну на русском фронте, и там шли немецкие танки (сотни) по болотам, дорогам, по спелой ржи, по молодому лесу, вброд по рекам - и все это под Девятую симфонию.
Август
Новгород. Война идет "кольцами". Окружается город, изничтожается армия, берегся город. Режут большими кусками. Война "кольцевая".
Август
Были в комендатуре у немцев, в Рамбуйе. Были вызваны русские зарегистрироваться. Немцы хотели узнать, все ли "белые", нет ли "красных", которых следует посадить в лагерь? Пришло человек пятнадцать. Высокий старик, похожий на кн. С.М.Волконского, скрипач из русской консерватории, две аристократки в огромных старинных шляпах, бледный, одутловатый человек с курносым мальчиком и еще личности - все скверно одетые, очень замученные нуждой и страхом, с большими черными руками.
Немец допросил. Оказались все "белые", то есть эмигранты, живущие по "нансеновским" паспортам. Немец удивился. Я начала объяснять, что значит "нансеновский" паспорт и что мы никому не нужны и весь их вызов ни к чему. Немец не понимал, как можно по документам советского отличить от несоветского. Я делала ошибки и очень спешила. Все хотелось сказать: посмотрите на этих совершенно вам не нужных людей, отпустите их, ведь они же двадцать лет...
...двадцать лет страдали, искали работы самой тяжелой, - говорила я ночью, во сне, этому самому немецкому офицеру, - отовсюду их гнали, не давали права работать... - Мы стояли с ним в солнечном луче у окна, в комнате комендатуры.
- Двадцать лет они жили в чужих людях, а ведь когда-то были такими же, как вы, - здоровыми, молодыми. Дети их тоже запуганные и тихие. Жены их замучены заботами и работой. О, какие они все смирные! Они платят налоги и ходят в церковь. Преступность среди них ничтожна. Паспорта у них "нансеновские", а лица такие грустные... Пожалейте их! Это же русские эмигранты...
И я проснулась, плача.
Август
Еще о "Войне и мире".
Фамусовская Москва, с Ростовым-Фамусовым, и Тугоуховские, и Репетиловы - все налицо. Толстой как бы благословил то, что Грибоедов бичевал.
Август
Перечитывая письма Достоевского: письма 1877 года и "Дневник писателя" - параллель-ные места. Я поняла как бы наново движение поколений, то, что верящие в прогресс люди считают прямой восходящей линией, а мне представляется более похожим на очень медленное и очень неровное (со вздрогами) качание маятника.
Письмо Ковнера Достоевскому и письмо Достоевского Ковнеру - это столкновение двух разных эпох. Достоевский внимательно слушает, что говорит ему этот новый человек, немножко циник, немножко атеист, немножко аферист, немножно интернационалист, Достоевский пожимает плечами, изумляется, прислушивается. Чувствуется, что Ковнер ему чужой. Затем - проходит мимо, забывает его. А между тем Ковнер - явление громадное. Это - новый человек, с новыми взглядами решительно на все: на бессмертие, на деньги, на любовь.
Ковнеры появились в последней четверти прошлого века, и мое поколение еще застало их. В них еще был остаток вульгарного идеализма. Но для Ковнеров были бы совершенно непонятны и чужды сегодняшние люди, пореволюционные, и все мышление нашего времени, где Ковнеры кажутся сентиментальными.
Пушкин сошел бы с ума, если бы знал нас. Нет, Пушкин сошел бы с ума, прочитав у Достоевского о ночном горшке (в "Вечном муже"); Достоевский сошел бы с ума от Чехова, а Чехов - от нас. Все вместе они зажали бы нос и закрыли бы глаза от нашего "безобразия".
Август
Двадцать лет со дня смерти Блока. Кто еще помнит этот день? Я думаю о нем каждый год в этот день, думаю о нем много. Хотелось бы написать о нем книгу.
Свободное копирование
